Королева Риррел - Елена Жаринова Страница 7

На баркасе быстро поднимали якорь. Неужели нам удастся уйти? Мое сердце бешено колотилось, и в этот момент я даже не мог думать о раненых…

Вдруг на горизонте показались огни, которые быстро приближались к нам. Появление пиратского судна под всеми парусами было встречено приветственными воплями. Между тем Поло отдавал людям команды, я бросился к рулю, но ощущения мои в этот миг трудно описать. «Чудес не бывает, — думал я. — Не может такого случиться, чтобы всего трое человек провели бы ачуррских пиратов, о злобе и коварстве которых я знал не понаслышке, отняли бы у них добычу и безнаказанно улизнули. Нам просто временно везло, но теперь мы все погибли».

И тогда произошло чудо… Вместо того чтобы нападать на нас, пираты с корабля начали кричать что-то своим товарищам в лодке. Я не все мог разобрать, но речь шла о человеке-рыбе. Причем здесь это легендарное существо, идол, которому поклоняются в Котине, я не понял, но что-то напугало негодяев. Лодка тут же повернула к берегу, а корабль направился к пристани, стараясь держаться подальше от баркаса. Не медля больше, я повел баркас прочь, а потом, передав руль одному из мидонцев, бросился к раненым.

Никогда не забуду этого! Чи-Гоан лежал, широко раскинув руки, а в его открытых глазах отражался свет фонаря. Я упал рядом с ним на колени и зарыдал — а ведь не так давно мы с Рейданом взяли в плен этого парня и захватили его корабль, чтобы спасти Шайсу… Он был мне просто другом, с которым любая дорога становилась короткой, а ведь долгое время мы даже не знали, какая тяжесть лежала у него на сердце… Роут, он был готов на все, чтобы спасти тебя. Ему было не важно, захочешь ли ты потом остаться с ним.

Бросив на Роут странный взгляд, Готто покачал головой.

— Я плакал, а ты так и не пролила ни слезинки, лишь провела пальцами по лицу Чи-Гоана, закрыв ему глаза. Ты продолжала прижимать к себе захлебывавшуюся кровью сестру, которой уже нельзя было помочь. Через полчаса Пэрпл умерла у тебя на руках. Стрела, которая попала Чи-Гоану прямо в сердце, ей пронзила легкое. Мы похоронили мертвых в море и отправились к Мидону.

Недолгую паузу опять прервал монотонный голос:

— Я хотел отдать тебе вещи Чи-Гоана — среди них был ларец с драгоценностями, который оставила Шайса. Но ты на них даже не взглянула, а продолжала целыми днями сидеть на палубе, не отрывая взгляда от горизонта, и молчать. Я не мог смотреть на тебя без слез. Подумать только, пережить такое, спастись и… потерять дорогих людей в полушаге от счастья! И тогда я поклялся перед этим вечным небом и морем, что не оставлю тебя, что буду заботиться о тебе, как брат. Не знаю, слышала ли ты мои слова, приняла ли их всерьез — мне это не важно. Я не нарушал и никогда не нарушу этой клятвы.

В Мидоне мы узнали, что о втором баркасе ничего не слышно. Скорее всего, наши друзья погибли. Я оплакивал свою потерянную любовь, мучался угрызениями совести — это были ужасные дни. Но со мной уже не могло случиться ничего хуже, а твои испытания еще не закончились…

Когда твой отец, Черный Вант, узнал о смерти Пэрпл, то совсем обезумел от горя. Он ударил тебя, назвав грязной женщиной… Говорил, что ты не смогла уберечь сестру от беды, опозорила семью и что надо было прогнать тебя еще тогда, когда ты связалась с «этим лю-штанским прохвостом». Ты ни слова не сказала в свою защиту, а твоя мать тщетно пыталась успокоить Ванта. Я понимаю, он был болен, и про умерших нельзя говорить дурно, но он поступил с тобой очень жестоко. Хотя, по-моему, тебе тогда было все равно.

Мидонцы, участвовавшие в нашем походе, получили причитавшуюся им награду. Драгоценности Чи-Гоана я стал предлагать твоей матери, но, узнав, что ты отказалась их взять, Дроан заплакала и оттолкнула ларец. Как я ее ни просил, она ничего не взяла. Тогда я нашел Поло и уговорил его принять это наследство. Ведь он остался единственным сыном у своей матери — и Нико, и их младший брат, жених Пэрпл, погибли. Я взял из ларца несколько вещиц, чтобы у нас с тобой были какие-то средства — на девятой террасе мне с удовольствием обменяли их на деньги, — а остальное оставил ему. Поло обещал, что будет заботиться о твоей матери, но, похоже, она не приняла его помощь.

Я хотел увезти тебя к себе в Лех, потому что каждый мой день в плену начинался и заканчивался мыслями о доме. Но потом, словно кто-то шепнул мне: на родине ждут мастера, а не бродягу, каким ты стал. Кроме того, ты знаешь, Роут, этот год, который я провел в пути с Рейданом и Шайсой, а потом и с Чи-Гоаном, что-то изменил во мне. Я чувствую, что никогда не стану прежним, а значит, мне нечего делать в Лехе. Я должен был начать совсем новую жизнь. И тогда мы с тобой купили этот домик, корову и всякую птицу. Здесь очень хорошо — река и холмы… Но в последнее время я начал уставать от этого покоя — иногда чувствую, будто ступни ног чешутся в предвкушении нового пути. Нет, я понимаю, мне никогда не найти ее и даже не отыскать дороги, по которой она ушла. Но на то она и дорога, чтобы решать за нас, что нам нужнее, — так вроде бы говаривал старина Рейдан. И потому, если бы ты, Роут, подумала и согласилась вернуться к своим, я проводил бы тебя до самой пустыни, убедился бы, что у тебя все в порядке, а там отправился бы куда глаза глядят. Доми мы бы упросили присмотреть недельку за скотиной, пока его семья не переберется сюда. А, Роут? Да ты меня не слушаешь?

Женщина, действительно, будто и не слышала слов Готто. Повернувшись к нему спиной, она разбирала какие-то вещи, а потом и вовсе закрыла дверь. Готто покачал головой и снова вышел на улицу. Осенний ветер принес тонкий аромат яблок и запах дыма — наверное, это далекие соседи за холмами жгли костер. Птичья стая острым клином скользила по бледному небу, и ее печальные крики эхом разносились над землей. Хлопнула дверь, и на крыльце показалась Роут. Она была одета для дальней дороги, в добротные сапоги и крепкий плащ с капюшоном, а в руках у нее был небольшой заплечный мешок.