Дорога висельников - Наталья Резанова Страница 7

Так или иначе, к Ивелинам мы нынче ни за что бы не поехали. А гостиницы, как выяснилось, переполнены были – страсть! Благородные господа по трое-четверо в одну комнату заселялись. Гостинники и трактирщики цены задрали до небес. Но нас это нисколько не касалось. Отец принял приглашение полковника Рондинга. Как сказано, их род от начала был связан со столицей, и всегда они владели домом в Тримейне. Правда, тот, первоначальный дом, как Бранзард говорил, перестраивали-перестраивали, а лет двадцать назад совсем снесли и построили новый, большой и просторный. Так что места хватило бы и полковнику со всем семейством (только Бранзард с матерью еще не вернулись), и всем нам.

Полковник вовсе не должен был в парламенте сидеть, как отец. Хотя прибыл в столицу как раз из-за того парламента. Он сказал – император опасается, что при открытии могут быть беспорядки, потому что так уже бывало прежде и чернь выжигала целые кварталы. Поэтому часть гарнизона Тернберга, да и роты некоторых других полков перевели в столицу. Я не очень понимал, с чего чернь должна бунтовать и каким боком открытие парламента ее вообще касается, но не спрашивал, чтоб не казаться полным дураком. Так что полковника, хоть он и был нашим хозяином, я вообще не видел.

После того что случилось в Тернберге, я опасался, что отец будет держать меня под домашним арестом, чтоб уберечь от убийц. Ничуть не бывало. Одного в город меня не отпускали, это верно, но я довольно часто сопровождал отца и мог вдоволь насмотреться на столицу и ее красоты.

Столица империи – этим все сказано, наш Тернберг против Тримейна – сущая деревня, и сам я себе здесь казался неотесанным олухом. Утешало лишь то, что таких олухов съехалось со всех концов Эрда-и-Карнионы видимо-невидимо. В преддверии открытия парламента столица развлекалась вовсю, и я уже достаточно вошел в разум, чтоб понять: эти празднества устроены исключительно для того, чтоб выколотить золотую пыль из провинциальных дворянчиков. Но сие не мешало мне восхищаться пышностью зрелищ. Например, отец взял меня на знаменитое Турнирное поле, чтоб я мог увидеть нашего повелителя, императора Георга-Эдвина. Но мне хотелось увидеть и сам турнир, ведь в Тернберге ничего подобного и в заводе не было. Тем паче что турнир этот был не обычный, а па д’арм. То есть рыцари должны были не просто сшибаться между собой, а как бы изображая знаменитых героев древности или какой-нибудь книги. Если б устроители турнира выбрали сюжет про Троянскую войну, или Энея, или Александра, или про кого-нибудь из древних тримейнских полководцев, я бы понял, в чем дело, уж настолько-то отец Гильдас и лиценциат Ираклиус меня натаскали. Однако ж выбран был наимоднейший в ту пору роман «Рыцарь Зеленого Дракона», о котором я дома слыхом не слыхал, и я еще раз решил, что непременно расспрошу о нем Бранзарда при встрече.

Из того, что происходило на Турнирном поле, я понял, что этот самый рыцарь повстречал дракона, сразился с ним, победил, но убивать не стал, а сковал позлащенной цепью и повел за собой, так чтобы дракон помогал ему в разных приключениях. Дракон был как-то хитро устроен и выглядел почти как настоящий. Разве что не летал, зато огонь у него из пасти пыхал. Вспомнив некоторые чертежи осадных машин, я решил, что внутри там повозка и жесткий каркас, снаружи обтянутый кожей, а толкают ту повозку несколько человек, и есть у них факел. Но я в тот момент особо об этом не размышлял, а смотрел на поле. Там была выстроена башня, ее обороняли разные рыцари при щитах с девизами, которые, должно быть, что-то обозначали, а рыцарь с драконом, стало быть, с ними сражались.

Странно мне было. Я восхищенно следил, как горделивые рыцари в полных доспехах из полированной стали, украшенных золочеными насечками и чеканными орнаментами, в шлемах с роскошными плюмажами, на конях, крытых расшитыми попонами, доходящими до копыт, неустрашимо неслись друг на друга, целя в нагрудник или шлем длинными копьями, с жутким грохотом вылетали из седел. Одних оруженосцы уводили, а другие продолжали бой пешими – на мечах и топорах. Люди – и в ложах, и на скамьях, и толпившиеся на земле за загородками – вопили, выкликая имена лучших бойцов. Женщины бросали им шарфы и вышитые носовые платки. Я хоть не орал (отчасти и потому, что не все имена запомнил), но с трудом сдерживался. И в то же время мне казалось, что, будь среди сражавшихся Наирне или кто-нибудь из офицеров Тернбергского гарнизона, они закончили бы схватку гораздо быстрее, пусть и не так картинно. Должно быть, я чего-то в этой жизни не понимал.

Отец вовсе не был увлечен замечательным зрелищем, разворачивавшимся на поле. Почти с самого начала турнира он беседовал с каким-то почтенным господином в синем бархатном кафтане, подбитом куньим мехом. Вероятно, у них была назначена встреча, потому что старик был в ложе, когда мы пришли. Я поклонился ему, а он и не заметил меня – ведь важные господа никогда не замечают слуг и пажей. Меня и в Тернберге-то на улицах редко узнавали, я уже говорил про это, а в Тримейне у отца не было такой власти, как в Веллвуде.

И я продолжал смотреть на поле. Рыцарь Зеленого Дракона победил защитников крепости, правда, некоторые из них оставались на ногах. Ворота крепости распахнулись, и оттуда вышли дамы и девицы, все как на подбор рослые, стройные и румяные, в белых платьях и с золотыми кудрями. Они увенчали победителя турнира и тех, кто выказал особую доблесть, на дракона взамен золоченой возложили цепь из роз и увели его прочь. Я гадал, настоящие ли это дамы и девицы, и решил, что нет. Ни одна благородная особа не полезет на пыльное ристалище, все в лужах крови и выбитых зубах, а простолюдинок и не пустит никто. Наверное, это пажи переодетые… И пока я размышлял об этом, отец положил мне руку на плечо. Я удивился – в столице на людях он ничего подобного себе не позволял. Но отец ничего не сказал. А когда я повернул голову, то заметил, что он и не смотрит на меня.

Я проследил за его взглядом. Напротив нас в ложе разместилось несколько человек. Я не сразу разобрал сколько – так пестро они были разодеты. Камзолы из разноцветных тканей, в разрезах, с тесьмой и бахромой, плащи короткие, в блестках, на беретах – лес перьев. У нас в провинции и дамы так не одевались, а тут были сплошь мужчины. Придворные, видно.

И вот один из них на меня смотрел. Поначалу я решил – померещилось. Никто меня в столице не знает. Или этот господин меня с кем-то спутал? Далеко же…

Но нет. Он смотрел прямо на меня. А я мог рассмотреть его.

Я привык, что мужчины средних лет носят темные цвета – как отец и полковник Рондинг. Этот был в померанцевом камзоле с буфами и разрезами, сквозь которые проглядывала белая ткань, и алой шляпе с узкими полями. И борода у него была странной формы. Как будто он собирался запустить ее пышной и окладистой, а потом коротко остриг по всей ширине чуть ниже подбородка. Должно быть, такая была последняя столичная мода. А вот лицо, которое за этой бородой пряталось… Не то чтоб некрасивое, нет, вполне даже правильное. Но как будто чего-то в нем не хватало. То есть как бы пышно он ни рядился, как бы ни украшал себя – пресная у него была внешность. И его глаза – издалека они казались бесцветными – были устремлены на меня.

Глаза человека, заплатившего за мое убийство.