Огненная звезда и магический меч Ренгвальда - Сергей Самаров Страница 7

– Есть старое поверье, – вяло объяснил шаман. – Что откуда-то появится новый колдун, который победит всех остальных, кто ему не подчинится. Это тоже из седьмой скрижали… Всеведа мне читала… Этот колдун сначала будет добрым, но будет вбирать в себя все зло, которое он победит, потому что иначе зло не победить, и сам потом в чудовище превратится.

– Чудовищ нам только и не хватает, – вздохнул «большой сотник». – А когда это будет?

– Этого никто не знает. В книге много примет приведено. Я все не помню. Надо Всеведу спрашивать.

– А кончится чем? Так все и будем жить под властью колдуна?

– Нет. Его власть короткой будет. Но, помню, в книге говорится, что колдуна можно до власти не допустить.

– Так там что, просто гадают: будет – не будет?

– Никто не может точно сказать, что будет. Все от поведения людей зависит.

– Как там Всеведа? – спросил сотник главное, что его волновало.

– Она ждет тебя, Овсень. И надеется, что Гунналуг сил совсем лишился. После того как шторм послал, он сам замерз. Дрова в очаге лежали, он хотел, как всегда, зажечь их взглядом, но не сумел. Не хватило сил. Я сам видел. А теперь…

– А что теперь? – спросил Ансгар.

– Как только книга попадет к нему в руки, он все печати расплавит и снова силу обретет. И не только свою, он сразу обретет силу тех, кто печати накладывал, и мою, и Всеведы. И научится всегда силы восстанавливать. И вообще многому тому научится, что никак нельзя было в злые руки отдавать…

– Мы пропали… – прошептал конунг.

– Нелюди! – раздался вдруг крик со стороны. – Добряна нелюдей ведет… По следу нашла…

Все встали.

К костру со стороны скал шел Хлюп, в одной руке тащил за крыло убитого ворона, второй рукой придерживал шатающегося и плачущего Извечу. Чуть в стороне от них шла, посматривая по сторонам, словно охраняя, волкодлачка.

Но обычного и такого уже привычного всем мешка за плечами Извечи не было…

* * *

Нелюдей встречали стоя, с уважением и вниманием, придерживая под руки, подвели и усадили у костра. Лицо и голова маленького домовушки были залиты кровью, кровь запеклась и в бороде, и на порванной в нескольких местах длинной рубахе, вышитой когда-то руками Добряны и Заряны. Слезы размером больше гороха скатывались из глаз на усы и бороду и долго держались там, светясь, словно жемчужины.

Убитого ворона Хлюп, приподняв с натугой, бросил к ногам сотника Овсеня. При свете костра вороновы перья отдавали откровенной густой синевой. Сюда же, к отцовским ногам, улеглась и Добряна, потягивая носом запах птицы и запоминая его, чтобы уловить в нужный момент.

Сотник потрогал пальцами клюв и когти ворона. За клюв и голову приподнял, тоже пальцем потрогал.

– Клюв и когти стальные… Кованые… Гунналуг свое дело знает… Таких тварей создал… А голова обычная. И крылья обычные. Только с синевой.

– Такие же твари охраняют его башню, – сказал шаман, – и едва-едва не поймали меня, когда я мышью выходил оттуда. Мне пришлось срочно ястребом оборотиться и немного подраться, но со стальными клювами драться тяжело. А ястребу улететь от воронов трудно. Тогда я прямо в небе оборотился соколом. Сокола ни один ворон не догонит [3]. И только так спасся… Но у сокола характер тоже боевой. И двум воронам, самым настырным, что увязались в преследование, сокол головы расклевал.

– А меня, дядюшка Овсень, они унести хотели, – пожаловался Извеча. – Вдвоем схватили, когтями в плечи и в рубаху вцепились и понесли… А два других мешок мой.

И снова горько заплакал.

– Не плачь, малыш, – погладил его сотник по голове. – Теперь уже все позади. Ты спасся.

– Только никогда уже у меня не будет своего дома. Я не плакал, когда у меня в мешке дощечка от дома была. Я думал, будет дом, построит его дядюшка Овсень, я дощечку вставлю, значит, дом моим станет. А теперь нет дощечки. И никогда у меня не будет своего дома.

– Вот, нашел о чем плакать, – сказал Велемир. – От твоего дома много недогоревших бревен осталось. Вернемся, новую дощечку выстрогаешь и принесешь в дом к дядюшке Овсеню. Вот и все.

– А так нечто можно? – оживился нелюдь.

– Конечно, можно, Извеча… – успокоил его Овсень. – И не стоит плакать. Как ты спасся?

– Я тяжелый… – сказал малыш-домовушка. – Вороны не могли меня высоко поднять. И по земле волокли. Еще ветер им мешал, а мне помогал. Они в ветер на крылья хромать начинают. И потому не смогли поднять. А за нами Хлюп побежал. Проснулся, увидел и побежал. Хлюп храбрый. У него меч есть. Он долго бежал, пока не догнал. И он одного ворона убил, а второй улетел раненый. Сильно на крыло хромал. Это Хлюп его своим мечом рубанул так, что перья полетели…

Овсень бросил убитого ворона в костер. Костер на мгновение замер, словно без движения, потом вдруг вспыхнул ярким синим пламенем, но через несколько мгновений снова затрепетал красными языками. С вороном произошло то же самое, что и со страшной неизвестной рыбой на берегу Ловати, и с другими вестниками Гунналуга, брошенными в костер.

– Хлюп у нас молодец, – сказал сотник. – Не зря ему кто-то меч подарил.

– Это Велемир. – Нелюдь с благодарностью глянул на стрелецкого десятника и потрогал рукой свой большой нож, ставший вдруг настоящим мечом, оружием, уже опробованным в бою.

– А что у тебя в мешке было? – спросил Смеян домовушку.

– Все мои богатства, все, что за жизнь накопил и под печкой хранил… Камушки всякие, корешки странные, на разные фигуры похожие, игрушки Добряны и Заряны, которые они мне отдавали, миска с кружкой глиняные, и вторая миска, деревянная. Я сам ее вырезал. Думал, когда домовушку себе заведу, деревянную миску ей подарю. Закончить только не успел. Как пожар начался, я все в мешок быстро-быстро побросал и засунул поглубже, чтобы огонь не достал…

– А книга? – спросил Овсень.

– Какая? – переспросил домовушка. – Книга тетушки Всеведы?

– Та самая…

Извеча долго думал и даже лоб потер пальцами, разглаживая собравшиеся морщины. И невольно потревожил рану, нанесенную, наверное, стальными когтями ворона. Из раны пошла кровь, стекла на нос и зависла каплей на самом кончике, но домовушка в задумчивости не заметил этого. Но заметила Добряна и слизнула кровь со лба и с носа. Слюна волков, как и собак, лечебная, рану закрыла, и кровь сразу перестала сочиться.

– Я не помню… – медленно стал говорить Извеча. – Дощечка из дома там была. С самого верха лежала… Я ее последней добавил, когда уже все кончилось. А книга… Я всегда ее смотрел… Каждый день, много лет… Мне тетушка Всеведа разрешала, потому что я читать не умею, и только смотреть мне нравилось. Но я всю ее помню. Я каждую страничку помню, каждый знак. Все по трем линиям. Может быть, и книгу в мешок смахнул. Но я не помню. С полки, кажется, я ничего не брал. Я в пожар испугался сильно, и все, что под руку попадало, смахивал в мешок, чтобы спасти. Даже не смотрел, что смахиваю. Но это внизу, под печкой. А книга выше была. Она всегда на полке стояла. Книгу… Кажется, я опять перед пожаром ее смотрел… А может, и не смотрел. Не помню… Только саму книгу помню. Каждый знак помню. А вот… В мешок… Не помню…