Пепел Марнейи - Антон Орлов Страница 7

Гаян понял, что он это есть не будет. Прошли те времена, когда он с голодухи готов был слопать все, что хотя бы отдаленно походило на еду, и дрался с береговым зверьем за моллюсков и трясоногов.

Лиузама свела к переносице белесые брови и решительным тоном, словно отодвигая от себя что-то невидимое, произнесла:

– Благодарствуем, но мы тогда покушаем чего-нибудь другое. Заберите свою гадость и дайте нам рыбные фрикадельки!

Слуга слегка обиделся, но спорить не стал, подчинился безропотно. Работа в «Островной короне» приучила его к тому, что пререкания с постояльцами иной раз чреваты самым плачевным исходом.

– Гаян, не хочу я больше тут жить, – объявила Лиузама после завтрака. – Они свиней трахают, и свиньи, видишь, от этого умирают… Давай куда-нибудь переселимся? Хоть в халупу, но подальше, а то здесь тошно.

– Как скажешь, – согласился Гаян.

Его тоже нервировало соседство демонов, а Лиум за прошедшие дни более-менее освоилась и в целебных ваннах по нескольку раз в день больше не нуждалась.

Она не хотела, чтобы он обращался к ней на «вы» и называл ее «госпожа», или «моя леди», или «сударыня». «Я тогда чувствую себя странно, словно все вокруг стеклянное», – что она под этим подразумевала, он так и не понял, но на общение без формальностей согласился сразу. Гаян и Лиузама, два потерянных существа с исковерканным прошлым и неопределенным будущим – к чему им разводить между собой церемонии?

Он почти допил свое пиво, когда по залу «Сытой камбалы» пробежала волна ропота:

– Айвар!.. Айвар идет!

Началась суматоха, часть публики потянулась к выходу. Нескладный ругардиец что-то говорил Клаху – вероятно, объяснял, кто такой Айвар и почему его надо бояться – потом оба встали. Немного выждав, Гаян тоже поднялся. Пока все складывается благоприятно.

Клиент и его спутник повернули к лестнице. Следуя за ними с рассеянным видом, Гаян мимоходом бросил взгляд в сторону распахнутой двери. Розовато-лиловая сумеречная улица казалась опасной, как бездонный омут. У края узкого тротуара стояла запряженная ишаком замызганная коляска. Напротив, возле освещенной масляными фонарями фиолетово-белой стены, выстроились девицы в сетчатых мантильях. По середине мостовой неспешно вышагивал дородный черноволосый детина в темном балахоне вроде монашеского, подпоясанный широким узорчатым кушаком, с футляром за спиной. Звали детину Айвар, а в футляре у него была лютня.

Обавий Клах и его толмач уже скрылись за изгибом лестницы. Деревянные ступеньки на каждом шагу скрипели. Кто-то из поднимавшихся впереди уронил бутылку: ругань, хруст стекла, шибающий в нос винный запах, сверху падают тяжелые сладкие капли. Проще всего догнать и ударить в толкучке, но Клах должен напоследок узнать, за что его убивают – это обязательное условие.

Когда Гаян вместе с несколькими пьяными постояльцами добрался до четвертого этажа, снизу донесся приглушенный перекрытиями громовой возглас:

– Здравия вам, люди добрые!

Иной раз говорят, что нет ничего хуже безголосого песнопевца. Как же тогда насчет песнопевца голосистого, но начисто лишенного музыкального слуха? Айвара природа одарила мощным богатым басом, зато на ухо ему тролль наступил – не иначе, из зависти. Нимало не смущаясь сим обстоятельством, он избрал стезю странствующего барда и уже с полгода изводил жителей острова Ивархо своими концертами. Те согласны были заплатить вскладчину, лишь бы отослать эту луженую глотку на материк, но никто не соглашался брать его на корабль: он же во время путешествия будет петь! Злые языки поговаривали, что с таким голосиной ему бы податься в некроманты – поднимал бы мертвецов безо всякой волшбы, одним своим трубным ревом, но, к несчастью, способностей к магии у него было столько же, сколько к вокалу. А брать на душу грех и убивать песнопевца, взывающего к Стражу Сонхийскому, желающих не находилось.

Тускло освещенный коридор с дверями по обе стороны и затоптанной ковровой дорожкой. Завернув в тупичок, Гаян коротко постучал в предпоследнюю дверь. Представился торговцем, справился насчет лекарственных водорослей, называемых «рыбьим ожерельем» и «волосами Каривы»: он-де готов дать за товар настоящую цену, не то что другие. Обавий Клах заинтересовался, а его советчик, которого звали Закер, забеспокоился – видимо, ругардийские купцы посулили этому парню приплату, и пока он оправдывал их надежды, но появление конкурента грозило похерить все его старания.

Не вдаваться в разговоры на рыночную тему, иначе поймут, что гость в этом ни бельмеса… Гаян выложил на стол кошель с золотом – «задаток» – и предложил обмыть сделку. Попробовав на зуб одну монету, другую – никакого обмана! – Клах ударил ладонью по засаленной столешнице и азартно провозгласил:

– Эх, по рукам! Наливай!

– Климьярейское, на травах, – Гаян вытащил из кармана шаровар плоскую серебряную фляжку. – Чай, не в первый раз сторговались…

Староста Верхних Перлов после намека на дальнейшее сотрудничество засиял, как восхитившая Лиузаму люстра в вестибюле «Островной короны», а Закер окончательно скис, но от дорогого вина не отказался. У его нанимателей уводят дойную корову, и он ничего не может сделать, только глазами хлопает – так хотя бы выпить с горя за счет победителя.

Гость разлил ароматное содержимое фляги по кружкам. Для него тоже нашлась посудина, но он пить это не собирался.

– За прибыток! – предложил староста, после чего оприходовал свою порцию и смачно крякнул.

Закер, с покорной миной записного неудачника, выцедил вино медленно, смакуя каждый глоток. А Гаян даже не пригубил, только вдохнул дурманящий букет и поставил кружку на стол.

Снизу доносились обрывки громового немузыкального пения, из-за стен – нетрезвые голоса сбежавших от Айвара гуляк. Гаян дождался, когда в табачных глазах Клаха и в жидковато-голубых глазах Закера появится тревожное недоумение и оба на своих стульях обмякнут, как набитые соломой куклы, и только после этого задал вопрос. Уже совсем другим тоном:

– Десять лет назад вы у себя в деревне так же пили за прибыток?

После затянувшейся паузы у старосты Верхних Перлов кровь отлила от изрезанных бритвой обветренных щек, но он продолжал молчать. Вместо него заговорил Закер, тихо и сдавленно:

– Вы нас отравили? За что, услышь меня Хальнор, какая нелепость…

– Это не яд. Зелье, называемое тиркаце, оно временно лишает человека способности двигаться и кричать. Через два часа оклемаетесь.

– Вы меня не убьете? – стуча зубами с риском изувечить себе язык, вымолвил ругардиец.

– За вашу жизнь мне ни гроша не заплатили, – равнодушно бросил Гаян.

Можно бы презирать этого размазню с несуразной луковой шевелюрой, однако… Сам-то он разве показал себя с лучшей стороны? Не сейчас, не вчера и не год назад, а в то время, когда еще не был бродягой Гаяном… Наверное, так же непрезентабельно выглядел. А что трясся точно так же – это без всяких «наверное».