Эльдорадо. Книга 1. Золото и кокаин - Кирилл Бенедиктов Страница 7

Это оказался ночной горшок.

Я совершенно не помню, чтобы он стоял там накануне. Видимо, Хорхе, в сердце которого крестьянская прижимистость боролась с почтением к моему благородному происхождению, принес мне его, когда я уже спал. Вы, конечно, возразите, что даже самый отъявленный сквалыга вряд ли откажется снабдить пьяного гостя этим полезным приспособлением, хотя бы из соображений чисто практических, и будете, безусловно, правы. Но сквалыга наверняка ограничился бы какой-нибудь ненужной ему самому емкостью — и в этом случае вы не читали бы сейчас эту повесть. Предмет, который Хорхе заботливо поставил возле моего топчана, был не какой-нибудь рассохшейся деревянной лоханью, которую не жалко потом пустить на растопку; нет, это был прекрасный медный горшок, который не стыдно предложить настоящему идальго, горшок размером и весом с каску итальянского кондотьера. Собственно, это обстоятельство и спасло мне жизнь.

Громко взревев, я швырнул медный сосуд в перекошенную рожу Шрама за секунду до того, как он попытался пригвоздить меня к полу. Одновременно я с фамильным проворством Алькоронов вскочил на ноги. Не спрашивайте меня, как это у меня получилось. Получилось — и все. Я предпочел бы не упоминать о том, что, вскакивая, больно ударился головой о балку, которую Хорхе зачем-то поместил в этом месте при строительстве своей мельницы, но это было бы нечестно. В конце концов, этот удар не шел ни в какое сравнение с тем, что получил при столкновении с ночным горшком мерзавец Шрам.

Означенный негодяй отступил на пару шагов назад и ошеломленно замотал головой. Шпага его вспорола воздух в полуметре от моего носа, но было ясно, что противник оглушен и ничего не соображает. Второй убийца — тот, что подпирал потолок, — отшатнулся от него (как отшатнулся бы любой от человека, с которого стекало… впрочем, от неделикатных подробностей я предпочел бы вас избавить) и тоже треснулся головой о потолочную балку. Балки в этом небольшом помещении были на каждом шагу.

Я подпрыгнул и крепко ухватился за деревянную поперечину. В детстве мы, мальчишки, очень любили раскачиваться на ветвях деревьев и даже перепрыгивали с одного дерева на другое. Теперь эта забава принесла мне пользу: быстро качнувшись назад, я распрямил ноги и всем своим весом (а вешу я почти сто восемьдесят фунтов) ударил Шрама в подбородок.

Тут я опять должен сделать небольшое отступление. Любой дворянин моего возраста обязан уметь хорошо драться на шпагах — этому нас учат с детства, и к двадцати годам каждый знатный кастилец прекрасно владеет клинком. Но, в отличие от многих других более обеспеченных сверстников, мне доводилось драться не только на шпагах. Когда у тебя в кармане вместо золота звенит в лучшем случае мелкое серебро, а то и медь, ты поневоле вращаешься в тех кругах, где споры частенько решаются не благородной сталью, а вульгарной схваткой на кулаках. Батюшка рассказывал, что проклятые англичане сочинили даже целый свод правил для таких поединков, которые называются у них «бокс». Поскольку мы, слава Господу, живем не в Англии, я никогда не считал обязательным соблюдать эти правила. В драке в портовой таверне никто не обратит внимания, придерживаешься ты правил или нет. Скорее наоборот: чем больше ты будешь беспокоиться, все ли ты делаешь согласно какому-то там кодексу, тем скорее тебя насадят на нож.

К тому же вы, наверное, согласитесь со мной, что это крайне нечестно — нападать вдвоем с оружием в руках на одинокого, безоружного, да к тому же еще и спящего юношу.

Удар сдвоенными ногами, который я обрушил на Шрама, мог бы свалить и быка. Негодяй, однако, оказался на удивление крепок: хотя его отбросило к стене, сознания он не потерял и даже не выронил шпагу. Поэтому я вынужден был прибегнуть к подлому, но очень эффективному приему, которому научил меня один старый матрос в Кадисе. Я отпустил балку, приземлился на согнутые ноги и, выпрямляясь, ударил противника кулаком в то самое место, кое Адам, вкусив от древа познания добра и зла, поспешил прикрыть фиговым листком.

Этот удар наносится снизу вверх, и в него вкладывается вся сила тела — не только руки, но и распрямляющегося, как пружина, корпуса. Тут главное — правильно попасть. У меня получилось.

Прошлым летом в болоте на окраине наших не слишком обширных земель утонул вол. Не знаю, что заставило его ступить на колышущуюся, зыбкую почву над трясиной. Может, ему показалось, что там, на болоте, травка зеленее и вкуснее, чем на лугу. Как бы то ни было, он забрел довольно далеко, прежде чем под его ногами разверзлась бездна и глупый скот начал погружаться в вонючую жижу.

Вол тонул медленно, оглашая окрестности печальным ревом. Никогда прежде мне не доводилось слышать столь жалобных и обреченных звуков, издаваемых живым существом. Да и после не приходилось — вплоть до того момента, когда из груди Шрама вырвался низкий рокочущий стон, исполненный боли и обиды.

Шпага выпала из его руки, и я почти было подхватил ее, но в этот момент второй негодяй (буду для краткости называть его Верзилой) ударил меня своим клинком — к счастью, плашмя.

Вряд ли он сделал это из человеколюбия. Скорее, он просто не сумел нанести мне полноценный колющий удар, поскольку между нами находился воющий от боли Шрам (комнатка, как я уже упоминал, была маленькая). Но хлестнуть меня по пальцам у него получилось.

Рука моя сразу же повисла, как плеть. Я благоразумно отказался от дальнейших попыток завладеть шпагой Шрама, решив использовать в качестве оружия его самого. Сделать это было несложно, так как мерзавец в тот момент представлял собой просто корчащийся от боли кусок мяса и костей, причем довольно увесистый. Я изо всех сил толкнул его плечом, рассчитывая, что он налетит на Верзилу и, если очень повезет, свалит того с ног.

План мой удался лишь отчасти.

Шрама действительно отбросило на Верзилу, но с ног он его не сбил, потому что наткнулся на клинок, который Верзила держал в руке. Я увидел, как из-под складок плаща Шрама выскользнуло окровавленное острие. По комнате распространилось отвратительное зловоние. Видимо, шпага пробила мерзавцу кишки.

— Сантьяго! — хрипло выдохнул Шрам и умер.

Грех было не воспользоваться открывшимися перспективами. Оружие Верзилы застряло в брюхе Шрама, и чтобы вытащить его, требовалось по крайней мере две секунды. Этих двух секунд мне хватило, чтобы с прославленным проворством Алькоронов проскользнуть мимо убийц, сдернуть (левой рукой) висевший на гвозде пояс со своей шпагой и кубарем скатиться с лестницы, ведущей в помещение, где старый Хорхе хранит мешки с мукой. Это довольно большой сарай, весь уставленный поседевшими от мучной пыли тюками. Тут, кстати, обнаружились и Гонсало с Федерико — оба дрыхли, как сурки, зарывшись в мягкую мешковину. То, что их не разбудил шум схватки, красноречиво свидетельствовало о количестве выпитого накануне. Вероятно, пока я ухаживал за Паолой, приятели сумели вытрясти из Хорхе второй кувшин его кислого пойла.

— Вставайте! — рявкнул я, пробегая мимо этих достойных сожаления представителей кастильского рыцарства. — Опасность! Опасность!

С тем же успехом можно было призывать на помощь мраморную статую святого Михаила, украшающую наш городской собор. Гонсало оглушительно всхрапнул и перевернулся на другой бок, а Федерико вообще не пошевелился.