У Ветра твои глаза - Анна Осокина Страница 7

Мира стояла в дверях, поправляя косу, которую так и не расплела перед сном.

— Чего тебе, Деяна?

Она всегда недолюбливала не в меру любопытную и чересчур болтливую женщину — почти ее ровесницу, лишь на пару лет старше. Но та предпочла не заметить, что ей здесь не рады, и прошмыгнула мимо Миры в дом. Та кинулась следом.

— Войко просил еще отвара твоего, помогает ему и другим нашим. Только выпили уж все.

— А почему тебя отправил? — недоверчиво покосилась на селянку, которая во все глаза рассматривала пучки трав, и одновременно ногой тихонько задвигала глубже под лавку сапоги монойца. Она вовсе не горела желанием объяснять сплетнице, откуда у нее в доме мужская обувь, к тому же принадлежащая явно не северянину.

— Так я сама предложила, дай, думаю, проведаю, как ты обосновалась здесь.

— Спасибо, замечательно, — сдержанно заметила Мирослава, ища глазами, куда бы налить отвар. Ночью она приготовила и его. Все равно он еще требовался чужаку.

Кажется, Деяна поняла, в чем проблема, и стукнула себя по лбу.

— Я ж принесла тебе молока! — она извлекла из сумки два кожаных сосуда. — Вот, перелей и сюда налей.

Кажется, женщина прекрасно обо всем осведомлена. Пока Мира возилась с молоком, переливая его в кувшин, пока мыла фляги, соседка хотела уже без спроса заглянуть за полог. Заметив это, Мира чуть не поседела, понимая, что не успевает ее остановить. Но из-за занавеси откуда ни возьмись выскочила огромная серая крыса и, пробежавшись маленькими лапками прямо по ногам перепуганной селянки, убежала в сени. Деяна взвизгнула и вскочила на лавку. При этом Мира готова была поклясться, что услышала смех Драганы. Мирослава, тщательно пряча улыбку, мысленно поблагодарила почившую хозяйку жилища. Тут никогда ни крыс, ни мышей не водилось. И эта появилась не просто так.

Когда знахарка наполнила бурдюки отваром, Деяна не задержалась ни одного лишнего мига. С опаской слезла с лавки и, поблагодарив, поспешила в селение.

Мирослава все переживала, что чужестранец может выдать себя, кашлянув или чихнув в самый неподходящий момент, но все обошлось. Она тщательно заперла за незваной гостьей двери и раскрыла полог. Мужчина сидел, привалившись к стене. Наверное, это все, на что он сейчас способен — встретить опасность хотя бы не лежа. Он смотрел на хозяйку дома очень серьезно, прищурив и без того узкие глаза.

— Все хорошо, — сказала она больше себе, чем ему, но великан кивнул, будто понял смысл этих слов, и с глухим стоном улегся.

Так прошло еще несколько дней. Чужаку становилось то лучше, то хуже. Лихорадка не хотела покидать его тело. Несмотря на заговоры, настойки и отвары, ему было худо. А в моменты, когда становилось лучше, он просто лежал, глядя в потолок. За все время, проведенное рядом, моноец не произнес ни слова. Не то, чтобы Миру это беспокоило, она все равно не поняла бы ни слова. В какой-то степени она даже радовалась этому молчанию, ведь звуки монойской речи пугали ее. Глубокие, гортанные, резкие. Язык походил на народ, который им пользовался: грубый и страшный, леденящий кровь. И все же она не привыкла так долго молчать, а разговаривать сама с собой не могла, стеснялась при постороннем.

Поэтому в очередной раз, когда великан забылся в горячке, а она пыталась не допустить, чтобы его тело нагрелось еще больше, Мира запела. Она тихо мурлыкала колыбельную, с помощью которой мать колыхала ее, а потом и младших и братьев.

Мужчина подергивался в беспокойной дреме, страдая от жара, но как только первые звуки ее голова донеслись до него, стал успокаиваться. Воодушевленная Мира продолжила петь, пока он не задышал глубоко и ровно. Ей даже показалось, что эта простенькая мелодия, передающаяся из поколения в поколение, подействовала на больного не хуже заговора.

В следующий раз она завела незамысловатый мотив сама себе, когда села чинить прохудившуюся одежду. Напевала под нос, думая о том, что до того, как начнется настоящая зима, нужно позаботиться о дровах. Тех уже почти не осталось. На это уйдут последние скудные запасы, которые еще оставались после продажи лошади, но ничего не поделаешь. Без дров здешние морозы она не переживет. А еще этот… Не зря монойцы никогда не появлялись зимой — знали, что погода слишком сурова. А еще волки. В снежное время от них спасу нет. Нужно будет обновить изгородь вокруг дома, иначе она и с хаты выйти не сможет после захода солнца. А ведь уже темнеет быстро.

Увлекшись мыслями, северянка замолчала. Мелодия прервалась.

— Спой еще, — раздался хриплый низкий голос.

Мира уронила шитье, оглядываясь. Но в хате, кроме нее и монойца, никого не оказалось. Она непонимающе на него уставилась. До этого он все время лежал, бесцельно глядя в пустоту, теперь же смотрел прямо на нее внимательно и даже… нежно, с мольбой. У Миры захватило дух от такого взгляда.

— Пожалуйста, — вновь подал голос он, закашлялся, прочистил горло и снова добавил: — Спой еще.

Женщина подскочила, ловя воздух ртом. Ответить что-то не получалось. Наверное, ее так не удивило бы, если бы она вдруг заметила, что у чужака выросли рога или копыта. Но он говорил на ее родном языке! На том, который использовали ее родители, деды и прадеды! Она уже смирилась с тем, что, ухаживая за ним, предает свой род. Что из-за своей слабости не смогла опустить поднятое оружие, не смогла убить врага. Но слышать, как он оскверняет ее родной язык, говоря на нем, — оказалось выше ее сил.

Мира почувствовала, что задыхается. Стены словно сужались перед ней, норовя раздавить. Весь воздух разом покинул грудь. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Почти на ощупь она добралась до двери, схватила тулуп с крючка и буквально вывалилась наружу. Некоторое время постояла на четвереньках, приходя в себя, встала и как во сне пошла в лес, не разбирая дороги.

Нет, он не может говорить на ее языке! Не должен! Внутри от этого что-то ломалось и крошилось. Вся ее картина мира рушилась. Она и так уже видела, что моноец не чудовище, какими в ее селении их все представляли. Он ест ту же пищу, что и она, пьет ту же воду, дышит тем же воздухом. Признать, что он говорит на ее языке — увидеть в нем человека. А она не могла себе этого позволить. Он нелюдь, бес, нечистый!

А может, показалось? Может, она, расплачиваясь за свое злодеяние, теряет разум? Но нет, это слишком простое объяснение. Она прекрасно слышала, как он говорит. Чисто, без акцента.

Первое потрясение минуло, и Мира задалась естественным вопросом: откуда он знает ее язык? Ей нужно было узнать ответ. Во что бы то ни стало. Только теперь она заметила, что в лесу уже смеркается. Где-то вдалеке заплакало дитя. Но Мира теперь знала, что никакое не дитя это вовсе, навка зовет. Голос кликал маму. Со всех ног женщина припустила к дому. И чем ближе оказывалась, тем спокойнее ей становилось. Будто знала, что за ней нечисть не последует. И вправду. Вдруг она поняла, что давно не слышала навьих песен. С тех самых пор, как чужак поселился в ее доме. В голову вдруг ударила мысль, что она не закрыла двери! А вдруг кто-то приходил? Да и холод напустила! Совесть больно уколола прямо в сердце. С таким трудом лечила чужестранца, чтобы он снова заболел?