Академия «Алмазное сердце» - Константин Фрес Страница 7

Уна осеклась; с ее губ едва не сорвалось имя, и Дерек, заметив это, учуяв, гнусно тихо, радостно, глядя на ее замешательство.

— Надо быть очень крупным идиотом, — очень тихо и очень зло, отчаянно весело проговорил он, глядя Уне в глаза своими — смеющимися и сияющими от злорадства глазами, — чтобы знать братьев практически с младенчества и не отличить Гаррета от Джона. Я точно знаю, что ввязался в ссору Джон. Убить меня пытался Джон. Но я не выдал его; так что ты должна благодарить меня, что я помог вашей семейке отделаться малой кровью. Спасибо мне скажи; я для вашей семьи сделал больше, чем вы заслужили. Только благодаря мне оба твоих брата-осла живы. Так-то.

— Что?! — выдохнула Уна в ужасе, потому что произнесенное имя было верным. — Благодарить тебя?!

— Но одно твое слово, — беспечно продолжил разглагольствовать Дерек, не сдерживаемый Уной, — и тебе не придется здесь учиться. Я назову имя виновного, магический допрос подтвердит мою правдивость, виновного казнят, с невиновного снимут печать, а ты отзовешь свое решение тут учиться. Пока не поздно. Тебя еще примут в любую академию. Хочешь? Одно слово. Один брат в силе лучше, чем ничего. Отец немного оживится. Хочешь? И не будет ужасов — о, поверь, а тут они вполне вероятны! — и жестокости. И не надо будет отдавать Алому Королю ничего, — Дерек еще раз гнусно усмехнулся, удачно повторяя выражение лица и интонации магистра Аргента, — ну?

— Ты с ума сошел, негодяй! — яростно выдохнула Уна, едва сдерживая себя от того, чтобы тотчас не налететь на Дерека с кулаками и не влепить пощечину, не разбить эти красивые, но так цинично усмехающиеся губы. — Никогда! Ты не прав! Не Джон на тебя напал!

— Гаррет? — быстро спросил Дерек, и Уна зарычала от бессильной злобы, топнула ногой.

— Я буду тут учиться, — упрямо выкрикнула она, глядя в его высокомерное лицо. — Я сниму печати с обоих братьев! И тебе докажу, что ты ни в чем меня не превосходишь!

— Вызов принят, — произнес Дерек мягким голосом, таким вкрадчивым и опасным, что любая змея позавидовала бы яду, сочащемуся из этих двух слов. — Посмотрим, на что ты способна… на что ты годишься, Уна-Белая Роза… Невинная Белая Роза…

* * *

…В тот день Уна была наказана.

Ей исполнилось восемнадцать неделю назад, и отец — он был суров и строг! — говорил ей, что она уже взрослая и серьезная девушка. По крайней мере, он хотел ее видеть таковой. А она с ногами влезла в старое кресло — братья вдвоем двигали его к часам, — и перевела стрелки старинных часов на час назад. Час, чтобы поспать. Зимой это особенно сладко; когда за окном еще темно, вьюжно, а в постели тепло и уютно…

Но отец хотел продолжить обучение мальчиков. Он обучал их многому сам, и при поступлении в академию они должны были затмить однокурсников всем — и магической силой, и многими знаниями и умениями. Поэтому отец был строг и требователен. Его сыновья должны быть лучшими во всем. Ему не терпелось показать им еще один прием магической силы, особенно сложный и мудреный, и поэтому он поглядывал на свои карманные часы. А значит, и несоответствие заметил. Вероятно так же, что на часы были наложены какие-то чары; часы были старинными, Уна помнила их с самого детства — дорогой лакированный футляр, хрустальное прозрачнейшее стекло, защищающее потемневший от времени циферблат цвета слоновой кости, и черные стрелки, изящно выполненные из какого-то черного металла. И уже тогда часы были не новыми; так же Уна не видела никогда, чтобы часы кто-либо заводил, но они никогда не останавливались, шли, отмеряя время, отпущенное семье…

Близнецам влетело сильнее. Отец сразу понял, чья это была идея — Джона, конечно. Хитрого выдумщика Джона… Ему полагалось десять розог по тому самому месту, которым полагается сидеть в кресле. Гаррет получил семь — за соучастие и укрывательство, — и Уна — пять по рукам, по самым подушечкам пальцев, за то, что посмела трогать стрелки старинных часов, переводить их, потакая лени близнецов.

— В этом доме, — гремел рассерженный отец, потрясая розгами, которыми только что порол детей, — без моего ведома не случается ничего! Ничего — даже стрелки часов не шевельнутся без моего на то разрешения! Стыдитесь, юная леди!

Но вместо полагающегося ей стыда Уна испытывала лишь злость и упрямое желание натворить еще что-нибудь, чтобы вывести отца из равновесия. Рыдая, заливаясь слезами — не столько от боли, которую она спешно заговорила, едва только вырвавшись из кабинета отца, сколько от стыда и унижения, — Уна вывались из дома, сбежала со ступеней лестницы, припорошенной свежевыпавшим снегом, и, с каждым шагом проваливаясь в наметенные сугробы, поспешно пересекла внутренний двор. Тонкие шелковые чулки ее намокли и стали холодными, туфли мгновенно наполнились снегом и одеревенели, мороз чувствительно щипал за колени, но Уна и не думала возвращаться домой. Всхлипывая, она бежала все дальше; сейчас ей хотелось побыть одной. Кое-как натягивая на плечи короткую шубку, застегивая непослушными пальцами пуговицы, девушка неслась по притихшей заснеженной аллее, которая словно почуяла недоброе.

Дерек не смог долго скрывать то, что он теперь техномаг. Его золотой плащ стоил семье целого состояния, и Дерек с гордостью носил его поверх зимней теплой куртки. Отец Уны, узнав о поступке молодого соседа, впал в бешенство. Раньше он был не против того, чтобы его дети дружили и играли с Дереком, теперь же ему навсегда было запрещено появляться в их доме. Отец рвал и метал; он выкрикивал проклятья — на счастье Дерека, осеняя себя отрицающим жестом, чтобы ни одно из них не вышло из стен дома и не сбылось, — обвиняя юного техномага ни много ни мало — в предательстве.

— Он был принят в моем доме! — с горечью выкрикивал отец. — В моем доме! Я относился к нему как к родному, обещал его родителям помочь ему устроиться в жизни, и… черт подери, как можно было податься в ряды этой нечисти! Надсмехаться над истинными магами, над их даром! Над искусством, передающимся из поколения в поколение! Ноги чтоб его не было в нашем доме!

Мальчишки слушали разгневанного отца насупившись, исподлобья глядя сердитыми глазами, Уна испуганно молчала. Дерека больше не пускали; впрочем, он и сам не рвался в гости к бывшим друзьям, прекрасно понимая, как отнесется к его визиту глава семейства. И Уна не видела бывшего друга долго… очень долго. А сегодня она вдруг решила во что бы то ни стало увидеться с ним. Поговорить. Вероятно, отец, узнав о ее выходке, рассвирепел бы еще больше и всыпал бы еще розог, но зато, с мстительной радостью подумала Уна, он уже не посмел бы сказать так самоуверенно и высокомерно, что в этом доме все происходит только с его ведома и по его велению.

«У меня тоже есть чувства и желания, и воля!»— яростно думала Уна, во весь дух несясь к лазейке в ограде — под большой развесистой ивой близнецы с Дереком расшатали кованую решетку, и одна из черных пик подалась, отвалилась. Если приставит ее на место, то и не заметно, что решетка повреждена…

Осыпая на себя целые горы пушистого снега с согнувшегося дерева, Уна проскользнула в лаз и оказалась уже на территории соседей. Неподалеку от этого тайного хода был сарай — соседи держали разную живность, а в этом помещении у них были припасены корма, сено пышными охапками лежало под крышей. Там, в углу, за деревянной перегородкой они когда-то играли. Близнецы оставляли другу незамысловатые записки, Уна доверяла Дереку свои тайны и обиды, прижавшись к его плечу и шмыгая носом. Туда-то, в их тайное детское убежище и пробралась в полутьме Уна, отряхивая одежду от снега и спешно избавившись от промокших туфель. Взобравшись на высокую охапку сена, замерзшая, она устроила себе ямку и, поспешно стащив чулки, повесила их на балку под крышей — сушиться, там воздух был теплее. А сама, повыше задрав юбки, принялась растирать холодные покрасневшие пальцы на ногах.