Моя пятнадцатая сказка - Елена Свительская Страница 7

Когда я впервые увидел ее, то испугался, что ослепну от сияния ее красоты. Кожа у нее была белая-белая, красный лепесток нарисован на губах, в волосах, склеенных воском в причудливую прическу, покачивались украшения-цветы, торчали гребни и заколки. На алом кимоно сияли золотые цветы сливы, распахнули крылья в танце журавли. Походка ее была неторопливая, движения грациозные. Но более всего зацепили меня тогда ее глаза, блестящие от слез. Была в них такая мука, которой я ни у кого прежде не видал. Поначалу, заметив ее издалека, обрадовался я, облизнулся, мечтая о свежей молодой крови. И уже было решился выпрыгнуть на берег, все силы приложить, чтобы схватить ее лапами и более не выпускать. Да только разглядел ее, глаза ее и… не решился.

Она подошла к самой воде, сняла нелепые сандалии, мешающие ей идти естественно, как и предназначалось природой и богами человеческой женщине. Вошла в воду по щиколотки, потом по колено, не подбирая подол своего кимоно. И тут я испугался, что юная красавица надумала топиться. И решил, что всеми силами воспротивлюсь ее намерению, не пущу в озеро. Я тут, как ни как, хозяин!

Еакэ долго стояла, не обращая внимания на набухающее от воды кимоно. Потом опустилась на колени. И начала чертить на воде послания богам. Я дерзнул прочитать их все, хотя не имею на то никаких прав.

Девочка написала о своей нелегкой жизни, о трудностях ее семьи. Нет, не жаловалась она богам, не роптала и не просила ни пощады, ни защиты, ни каких-либо благ для себя. Молилась только о стариках-родителях да об своей младшей сестренке. Все прочие ее братья и сестры умерли от голода, потом старики, пряча глаза от стыда, продали последнюю свою дочь в веселый квартал. Нет, не за свои жизни, которые уже перевалили за половину, тряслись они, а только мечтали подарить Еакэ возможность выжить. За бедность ее, за ободранные лохмотья кимоно никто бы замуж ее не взял.

Скупщик детей отвез девочку к своему хозяину. Да в тот день веселый квартал посетила хозяйка модного тогда окия(3) из Киото, гейша, известная в свою пору красой и искусством, дабы сплавить свою нерадивую ученицу, которая не только талантами не блистала, даром проедая еду и изводя напрасно деньги на обучение и наряды, но еще и в силу дурного нрава вздумала плести в окия интриги и покуситься на место хозяйки.

Трагедия и глубокое падение той девицы обернулись счастьем для Еакэ, единственным везением в ее трудной жизни. Хозяйка окия исполнила для хозяина того дома из веселого квартала одну из известнейших своих песен. Еакэ, мывшая пол в помещении неподалеку, услышала, восхитилась и вздумала тихо повторить. Слух у хозяйки окия был отменный, услышала она пение, разглядела нужные ее ремеслу навыки и выкупила девчонку себе. Мол, нельзя оставлять ее здесь, чтобы ложилась со всеми, кто заплатит, а надобно вырастить из нее гейшу, которая будет услаждать слух мужской музыкой и пением, глаза радовать танцем, ум пленять остроумной беседой, в душу западать своей поэзией, а что до остального… то тут уж ей решать, разумеется, если станет блестящей и недоступной, словом, воплощением мужской мечты.

Чутье не подвело хозяйку окия: выкупленная девчонка оказалось до того славной, что превзошла самые смелые мечты своей учительницы. Едва только заручившись поддержкой названной старшей сестры, одной из лучших гейш своего окия, едва только начав выходить на торжества, Еакэ потрясла всех мужчин, кто хоть раз, хоть на мгновение видел ее. И госпожа окия сразу и без колебаний выбрала ее своей преемницей. То, что прежняя, вторая по блеску после Еакэ, возражала и сопротивлялась, не имело никакого значения. А после пришлось ей смолкнуть, так как поняла, что соперницу ей не затмить.

Разумеется, не хвалилась ничем из этого прекрасная Еакэ, а только по обрывкам лихорадочных ее мыслей, открытых воде лишь, понял я историю ее взлета и расцвета. Волновалась Еакэ за младшую свою сестру, ту, которая родилась уже после того, как ее родители продали. Не смотря на все усилия Еакэ — каторжный труд — не смотря на то, что деньги, отдаваемые ей хозяйкой окия, лишь малая доля заработка прекрасной гейши, среди людей обычных были деньгами весьма приличными, Бимбо-но ками продолжал неотступно следовать за ее семьей. То воры в дом заберутся, то злая соседская девчонка толкнет сестру Еакэ в грязь, испортив едва только купленное кимоно, то нищий бродяга попросится поесть — и недавние бедняки, помня свои страдания, накормят бедолагу, то вдруг дом сгорит…

Люди сначала шептались за спинами стариков и девчонки, что проклятье, жуткое проклятье, пало на их семью, увело на тот свет сыновей и других дочерей стариков. А позже уже и в глаза стали старикам это говорить, требовать, чтоб убрались те, запятнавшие себя гневом каких-то богов, из их селенья, дабы проклятье этих людей на других не перешло. Было, пару раз камнями били стариков и девчонку, хотели извести, да вовремя очнулись, усовестились. А гадить им не перестали. Перебралась семья на новое место, в далекую деревню, зажила очень скромно, молилась усердно. Старики почти все деньги, присланные Еакэ, нуждающимся раздавали. Да все по-прежнему шло: то воры нагрянут, то нищие за помощью приплетутся, а то и вовсе приползут, то пожар…

До того, как случилось что-то, навлекшее гнев богов или пристальное внимание злых духов, семья Еакэ была самой обычной крестьянской семьей. Незадолго до начала ужасов и бед старший брат Еакэ сбежал из деревни и заделался торговцем. Крестьянин из него был не ахти, а вот как торговец парень преуспел. Присылал с доверенными лицами домой деньги. Родители и деревню всю накормили угощениями, и дом новый построили, и зажили с другими детьми в счастии и достатке. И дочерей уже норовились пристроить — было у них тогда шестеро красавиц, а Еакэ — самая младшая. К ним, завидя их успех и нежданное везенье, женихи толпами потянулись. И даже успели старики выдать старшую дочь за жреца местного синтоистского храма, одного из самых почитаемых в той местности людей. И остальным дочерям стали женихов подбирать. И двоих сыновей женили удачно, еще больше разбогатев.

Что случилось, что же такого наделали эти люди, никто так и не узнал. Только внезапно на дороге какой-то самурай убил старшего брата Еакэ. То ли дерзость какая примерещилась воину, то ли меч новый захотелось на живом теле испытать. Умер парень, а его друзья, дело с ним вместе имевшие, предали его семью. Через десять дней умерла замужняя сестра Еакэ. Еще через полгода болезнь сшибла с ног всех детей и невесток стариков, кроме Еакэ. Все, что оставалось из хороших вещей, продали старики, да почти ни за что: неохотно скупали люди вещи, боясь скверны — уж слишком резко настигли несчастных беды.

Старики крепились изо всех сил. Уж и мать Еакэ, которая тогда занемогла, пошла было топиться, чтобы даром еду не проедать, оставить мужу и дочери. Да вовремя почуяла новую беду девчонка, прибежала к реке, схватила мать за полу кимоно, плакала так горько и так безутешно, что женщина помирать не решилась.

А потом, долго-долго плакав и долго-долго совещавшись с мужем, продала Еакэ в веселый квартал, из которого той чудом удалось выбраться. Может, то боги чуть смилостивились от того, что родители девчонки все ж таки помогали нищим, пока еще водился достаток в их доме. Может, кто-то из бедняков из благодарности очень пылко молился за ту семью. Словом, выпорхнула Еакэ из ужасного места и стала неприступной и блистающей «Гейшей рассвета». Позже родилась ее сестра. Та, о ком Еакэ теперь волновалась больше, чем о себе, и больше, чем о родителях. Как прекрасный лотос среди грязи и ила расцвела Еакэ, прославилась даже за пределами Киото, однако всех ее талантов не хватало, чтобы семья ее выкарабкалась из нищеты.