Ливиец - Михаил Ахманов Страница 69

– Отрубить голову и руку, а остальное бросить крокодилам, – пояснил я.

– Ну что ж… – Иуалат потянулся за секирой. – Что пожелаешь ближнему, то Амон пошлет тебе…

Дважды сверкнула бронза, черная кровь хлынула на палубу. Едва успели швырнуть труп за борт и окатить доски водой, как дозорный на мачте завопил:

– Джахи, семер, Джахи! Вижу судно с парусом! Прямо с восхода Ра плывет! Парус красный, борта – как воды Хапи, нос – как змей, свившийся кольцом!

– На весла! Все на весла! – рявкнул Осси.

Я сел к переднему веслу в паре с Иуалатом. Кормчий вытащил из-под кормового настила барабан и длинную колотушку, зажал правило у бедра, примерился и грохнул. Бах-бабах! – гулко раскатилось над водой, потом посыпались мерные удары: ба-бах, ба-бах! Люди, не выпуская весел, не снижая темпа, гребли, оживленно зашумели и стали оборачиваться с вытянутыми шеями. Теперь корабль на встречном курсе можно было разглядеть с гребных скамей. Крутобокий, большой, из бурых потемневших досок, с багряным квадратным парусом, он, в отличие от нашей низко сидящей галеры, был предназначен для морского плавания. Несомненно, финикийское судно – об этом говорили и цвет паруса, и очертания бортов, и украшение на носу. Да и кто, кроме финикийцев, мог плыть в этих водах на таком корабле?

В море и при хорошем ветре они бы от нас ушли, но только не на реке, при почти полном безветрии. Нашим преимуществом были легкость, десять пар весел и сильные опытные гребцы, коих подогревала мысль о финикийских богатствах. Впрочем, корабль не думал сворачивать и пускаться в бегство. Когда мы сошлись на сотню метров, над его бортом возник дородный бородатый муж в алой хламиде и, коверкая слова, сообщил на плохом египетском:

– Я Хирадж, купец из Библ! Вы быть люди Мендес или Танис? Мы плыть Саис, потом идти Танис, лизать пыль у пятки фараон и поднести дары!

– Скоро в задницу меня лизнешь, жабий помет, – осклабясь, буркнул Иуалат.

Я поднялся и полез на носовой настил, придерживая у пояса ножны с кинжалом и секиру. Сотник и двое воинов в полном вооружении последовали за мной.

– Унофра, носящий топор за светлым Урдманой из Мендеса! – Представившись, я грохнул кулаком по бронзовой пластине панциря. – Послан охранять тебя, Хирадж!

Расстояние между нами сократилось метров до пятидесяти. Десять человек остались на веслах, остальные, прикрываясь бортом, натягивали доспехи. Осси отставил барабан и правил прямо на финикийца. У ног его лежал свернутый кольцом канат.

– Охранять? Почему охранять? – удивился бородатый Хирадж. – Мой иметь охрану! Вот!

Рядом с ним появились четыре разбойного вида рожи – филистимляне, судя по форме шлемов и золотистым волосам.

– Война, – пояснил я. – Можешь не добраться до Саиса и Таниса, и фараонские пятки будут не облизаны. Прикажи спустить парус, Хирадж. Я поднимусь на борт со своими людьми.

Купец озабоченно дернул себя за бороду и что-то выкрикнул. Парус пошел вниз, течение развернуло корабль кормой к нам, галера скользнула вдоль его борта и остановилась, удерживаемая пятью парами весел. Осси метнул канат. Второй полетел со скамеек, где сидели гребцы.

Я прыгнул на палубу финикийца, Иуалат и двое воинов – за мной. Еще четверо, подтянув второй канат, лезли на корму – тоже в доспехах, с горящими в предвкушении грабежа глазами.

– Что везешь, достойный Хирадж? – спросил я, окинув корабль быстрым взглядом. Судно было вместительное, и кроме четырех охранников-филистимлян на нем имелось двадцать финикийских мореходов. Правда, безоружных, если не считать изогнутых ножей.

Купец охотно перечислил товары:

– Пурпурый ткань сорок мотков, мебель кедровый – ложа, сиденья и скамейки для ног, слитки серебра и бронзы, голубой персидский камень, украшений – браслет, ожерелье, наголовный обруч. Еще везти сирийский клинок и вино в амфор.

– Мебель нам ни к чему, а все остальное годится, – пробормотал Иуалат за моей спиной, потом спросил погромче:

– Вино везешь? Какое? Кислятину из Джахи?

Хирадж закатил глаза и оскорбленно тряхнул бородой:

– Нет, воин, нет, сладкий с Иси! Цвет алый, вкус медовый, а запах!.. Ах!.. – Он причмокнул языком. – Покарай меня Ваал, если врать!

На носу нас было четверо, столько же на корме, и гребцы, оставив весла, стояли оружные и в полной готовности. Два наших корабля, соединенные канатами, медленно дрейфовали по течению. Осмотрев охранников (они явно не выглядели людьми, способными положить жизнь в защиту финикийца), я произнес:

– Ваал уже простер над тобой карающую длань, Хирадж. Ты, несомненно, великий грешник, ибо послал он тебе не людей Урдманы, а их врагов. Раскрывай трюм, выгружай товары! Ткань, вино, слитки, оружие! Быстро, если не хочешь кормить рыб в водах Хапи!

Купец отшатнулся, выпучил глаза и заорал на пуническом:

– Разбойники! Это разбойники! Хватайте ножи и копья, дети шелудивых псов! Сбросьте их с палубы! За каждого убитого дам серебряный браслет!

Но его призывы были тщетны. Над бортом внезапно вырос десяток воинов, раскачивавших дротики, мои люди на корме и на носу шагнули вперед, оттесняя команду к мачте, а Иуалат схватил купца за бороду, рванул и стукнул носом о колено. Филистимляне хмуро косились на нас, но не притронулись к мечам, мореходы из Библа тоже не горели желанием ввязаться в драку. Пожалуй, они померились бы силами с разбойным людом, но каждый видел, что мы не шекелеша*, не пираты из народов моря, не этруски и не сардинцы. С боевым отрядом местного князя никто сражаться не хотел.

– Выполняйте мои приказы, и вам не причинят вреда, – сказал я на пуническом. – Оружие на палубу! Живо!

Зазвенели ножи и мечи. Купец горестно взввыл.

– Ты знаешь язык этих ханебу? – удивился Иуалат, не выпуская из пальцев бороды Хираджа.

Не отвечая на этот вопрос, я велел ему бросить купца и загнать в трюм филистимлян и пятерых финикийцев покрепче – нелегкий труд ворочать тюки и амфоры под палубой. Остальная команда осталась наверху и перегружала товар под бдительным оком Раги. Осси принимал и сортировал добычу, что было ответственным делом – ведь все мы забрать не могли, не та грузоподъемность у галеры. Взяли в первую очередь продовольствие, зерно и сушеные фрукты, несколько амфор с вином и дорогие вещи, пурпурную ткань, ларцы с украшениями, бирюзой и серебряными слитками, а также восемь десятков сирийских мечей.

Заметив, что на Осси и Раги можно положиться, я позвал Иуалата и вместе с ним направился к кормовой надстройке. Здесь была довольно большая каюта, по-видимому, хозяйская – топчан, застеленный грудой шерстяных ковров, пара резных столиков из кедра, полки со стеклянной и бронзовой посудой, куча каких-то тканей в углу и большой сундук. К нему я и подступил – сбил секирой замок, откинул крышку, нащупал что-то твердое, заботливо обернутое в кожи. Это оказались флаконы из синего и зеленого стекла, тщательно закупоренные, с пробками, залитыми воском. Благовония! Возможно, самая ценная часть груза, не упомянутая купцом; эти ароматы из Аравии ценились дороже золота и самоцветных камней.