Светлым по темной - Ксения Чайкова Страница 67

А служанки потом долго ругались, выметая из всех углов раскатившиеся вишни и собирая валяющиеся на полу персики, яблоки и душистую сладкую массу, оставшуюся от медово-желтых сочных груш.

Чем таким славным и сильным напоследок угостила меня подлая светлая баба-искусница, оставалось только гадать. Во всяком случае, делегация, опасаясь за мое душевное здоровье, даже не показывала мне того, что осталось от изумрудно-зеленого бального платья, в котором я красовалась в злосчастный вечер. Грудь, поврежденная заклинанием, была туго перебинтована и постоянно если не болела, то ныла, иногда доводя меня до бессильных слез и тихих нехороших слов сквозь зубы. Тот, кто сидел со мной в тот момент (одну меня не оставляли почти никогда — делегация, устав возиться с болезной покупкой, сдавала эстафету слугам дальнего эльфийского родственника), страшно пугался и мчался за Шерринаром и Айлайто — первому хорошо удавались болеутоляющие заклинания и мерзостные утепляющие настои, а второй одним своим патетично-остроухим видом осушал мои слезы и заставлял мгновенно мобилизовывать все отпущенное мне богами ехидство и сарказм.

Беспомощность и зависимость от других доводили меня до бешенства, я злобно ворочалась на жарких пуховых перинах, ругалась и строила планы скорейшего выхода из-под всеобщей опеки. Получалось, правда, не очень. То грудь болела, то голова кружилась, то ноги ныли, то страшно хотелось спать, то просто не было настроения куда-то идти и что-то делать. С «идти», кстати сказать, была самая большая проблема — вставать мне не разрешали на протяжении целой недели, даже тогда, когда я, по своему собственному мнению, была вполне готова вскочить и бегать, обгоняя ветер.

Поэтому, когда однажды служанка, сидевшая на ступеньках постамента с моим ложем, неумолимо раззевалась и вскоре задремала, прислонившись головой к раме кровати, я решила выйти на самостоятельную прогулку. Погода как нельзя более располагала к подобным променадам — только что прошел легкий летний ливень, прибив пыль и развесив на листьях сотни маленьких алмазов, ослепительно сверкавших в лучах вновь выглянувшего солнца. В воздухе плавали ароматы свежести, пряной зелени и цветов. Среди густой зелени парковых насаждений звонко чирикали пичуги, празднуя лето и хорошую погоду. Все это великолепие, доступное моему взгляду, обонянию и слуху только через милостиво приоткрытое окно (Шерринар пребывал в непоколебимой уверенности, что сквозняк есть причина всех заболеваний, начиная от насморка и заканчивая переломом ноги, и с маниакальным упорством захлопывал за собой все двери и притворял окна), окончательно укрепило мое решение встать и совершить самостоятельную прогулку. А тут еще и служанка заснула. Грех было не воспользоваться такой возможностью.

Как выяснилось, встать было далеко не так просто, как мне казалось, пока я возлежала на пуховых перинах и строила планы. Голова мгновенно закружилась, а ноги, отвыкшие от того, что их используют по прямому назначению, тут же подло подогнулись и попробовали уронить меня на пол, вернее, на ступени со спящей служанкой. Картинка вселенского скандала, который наверняка последует за моей бездарной попыткой проявить самостоятельность, мигом предстала перед мысленным взором и помогла мне не хуже целебною питья — ноги, тут же укрепившиеся от подобных мыслей, послушно снесли свою хозяйку с постамента с кроватью на ковер и даже дотащили ее до середины комнаты. А там уж я, ухватившись за стул, все-таки смогла не упасть и оглядеться по сторонам. Хорошенький бархатный халатик и тапочки, за неимением лучшего, вполне подошли для осуществления моих намерений, я облачилась в сии нехитрые предметы чьего-то гардероба и, собравшись с духом, вышла из комнаты.

В коридоре стало легче — я просто хваталась за стены и почти не шаталась. Голова все еще кружилась, а перед глазами в изобилии плясали черные точки, но я старалась не обращать внимания на подобные мелочи и упорно топала вперед, предвкушая дивную прогулку по окропленному ливнем саду, благоухающему летом и свежестью. То, что я не знала, где нахожусь, не смущало меня ни в малейшей степени: опыт подсказывал, что любой коридор рано или поздно заканчивается лестницей. А лестницы, как правило, ведут и вниз и вверх. Так что в сад я выйти смогу вполне.

Вскоре мне действительно попалась массивная каменная лестница с широченными перилами и пологими низкими ступенями. Восхитившись собственной мудростью и прозорливостью, я покрепче ухватилась за перила и начала отважный спуск вниз. Встретившийся по дороге лакей напугал меня чуть ли не до полуобморока, но сам он никак не среагировал на мое появление — бледная, немилосердно шатающаяся, аки пьяница со стажем, девица в халате и тапочках на босу ногу не удивила и не впечатлила его нисколько — видно, подобные сцены для данного поместья редкостью не были. Поэтому я воспрянула духом и продолжила свое храброе продвижение вниз, стараясь не обращать внимания на разгорающуюся боль в груди.

А потом я столкнулась с уборщицей. Бедной бабе дико повезло, что она оказалась морально устойчивой и не померла от потрясения при виде растрепанной, качающейся из стороны в сторону темной девушки, с радостным взвизгом протянувшей жадные руки к ее швабре. Уборщица настолько удивилась, что даже не сообразила сначала, чего я хочу, и несколько раз безукоризненно вежливо переспросила:

— Что вам угодно, кэй? Простите великодушно, Я не поняла, что вам угодно?

— Да это, вот это! — бледно улыбалась я, указывая на ее швабру и хватаясь попеременно то за стену, то за перила. Поняв, что тетка никак не сообразит, на кой мне сдалось ее орудие труда, и не собирается мне его протягивать с учтивыми поклонами и благодарными улыбками, я рассвирепела и, не растрачиваясь более на галантные жесты и вежливые пояснения, попросту выдернула желанный предмет из ее рук, стряхнула с него тряпку и двинулась дальше, опираясь на отвоеванную швабру, как на костыль. Ограбленная уборщица так и застыла столбом, не веря своим глазам. Похоже, в ее богатой на события и происшествия жизни подобный экивок приключился впервые.

Со шваброй дело пошло еще лучше — я даже ни разу не споткнулась, пока ползла до второго этажа. А там на площадке висело огромное зеркало, мимолетный взгляд в которое заставил меня невольно содрогнуться. Оттуда на меня смотрело Нечто — мрачное, изможденное, осунувшееся, с растрепанными волосами и сине-фиолетовыми кругами под глазами, в халате, под которым явственно просматривались бинты на груди и животе, и со шваброй в руках. Короче, самая натуральная ведьма — так в далекие времена называли диких темных искусниц-самоучек, живших в лесных чащах, обожавших творить людям пакости и летать на всевозможных подручных средствах вроде метел, вил, кос или тех же швабр. Устрашившись собственного отражения, я невольно отшатнулась от зеркала, попятилась, стараясь убраться подальше от выглядывающего из позолоченной рамы невероятного чудища, и как раз наткнулась спиной на грудь Айлайто, вурдалаком вынырнувшего из какой-то боковой двери и замершего от удивления при виде бледной меня с верной шваброй в руках.

Немая сцена продолжалась с полминуты, потом эльф взревел раненым медведем, а я, насмерть перепугавшись (страшный вопль Айлайто наложился на еще свежие впечатления от милого образа в зеркале и едва ли не до обморока от ужаса довел), попыталась отмахнуться от остроухого агрессора единственным, что было под рукой — шваброй. Эльф смертельно оскорбился и заверещал пуще прежнего, от чего у меня заложило уши. Пришлось зажать их обеими руками, дабы не оглохнуть на веки вечные, спешно бросив свое страшное оружие, по совместительству служащее костылем. А на жуткий эльфий крик, больше похожий на дикие звериные завывания, чем на внятное выражение негодования представителя разумной расы, уже бежали случившиеся поблизости слуги, ограбленная уборщица, выскочивший на площадку третьего этажа Шерринар, поднимающиеся снизу Айрэк и Инната…