Оруженосец - Олег Верещагин Страница 67

С того самого момента, когда вернулось сознание, Фередир развлекался тем, что поливал бранью на двух языках своих конвоиров, ехавших по сторонам телеги, к бортам которой мальчишка был привязан за руки и ноги. Конвоиров было шестеро. Пятеро вастаков и рыжий холмовик. Верхами.

Как они попали к стенам Карн Дума, Фередир не помнил. Он косил через плечо на медленно наплывающие стены, башни и здания, громоздящиеся по склонам горных отрогов, и ругался. Неспешно, вдумчиво.

От ругани было не так страшно самому. И это хоть как-то уязвляло конвоиров. Фередир очень надеялся, что вастаки знают хотя бы талиска — ведь они живут тут рядом с холмовиками. Весь запас самых поганых слов, которые только имелись в памяти, и всё своё умение их складывать в предложения Фередир бросил в бой. Подробно осветив родословную конвоиров и процесс их зачатия, а также реакцию отцов на появление на свет такого, Фередир вдохновенно обратился к нелёгким, наполненным разнообразными испытаниями детству и отрочеству врагов. Особое место он уделил их взаимоотношениям с овцами, козами, самцами самых вонючих свиней и не менее вонючими старшими родственниками обоего пола. Потом настал черёд мучительной во всех отношениях, полной разочарований зрелости… и холмовик, подъехав ближе, врезал мальчишке ногой в пах.

— Придержи язык, — процедил он. — Тем более что вастаки не понимают ни талиска, ни вашего клятого адунайка.

Фередир не сразу понял смысл слов — вообще-то ему казалось, что сапог рыжего прошёл куда-то в район живота, по пути оставив лопнувшие ошмётки всего хозяйства. Верёвки мешали сделать даже самую естественную вещь — согнуться, чтобы уменьшить боль. А закричать, как настойчиво диктовало тело, мешала гордость.

Переведя дух, Фередир переключился на одного холмовика. Выяснил, каковы его дела с женщинами и высказал надежду, что один из достойных мужей, что едут рядом, особенно вон тот плоскомордый красавец, у которого изо рта несёт так, что даже в телеге чувствуется, наконец ответит взаимностью на страсть рыжего борова. Как раз на многословном и тщательно проработанном описании того, как это будет происходить, телега с конвоем въехала в ворота Карн Дума — под арку чёрного гранита.

Фередир не знал, где Гарав и Эйнор и что с ними. Но в своей участи он не сомневался и понимал: она будет ужасной, и смерть продлится не один день. Поэтому, когда телега загромыхала по булыжной мостовой, мальчишка умолк. Сил ругаться не осталось, да и вообще — вплотную подобрался страх. Он был унизительный и дрожкий. И конвоиры заметили это.

— Меня зовут Соваль, — сказал рыжий, чуть наклоняясь с седла. — И допрашивать тебя буду я. Обещаю, что тебе будет не просто больно… в общем, увидишь. Но возможность выкарабкаться у тебя будет — и это обещаю уже не я, а Повелитель. Так что думай. А ругань я тебе прощаю. Что толку злиться на мертвецов?

На этот раз Фередир смолчал. Он вздрагивал и изо всех сил старался, чтобы это не было заметно. Года полтора назад оруженосец видел в пыточной камере Зимры орудия пытки. Их применяли редко — преступников казнили без мучений, с пленными врагами обходились достойно; инструменты требовались, чтобы развязывать языки предателям и лазутчикам. Но они были, и невысокий седоватый палач — тихий и спокойный, аккуратно одетый человек, в котором явственно прослеживалась кровь жителей плавней, — без особых эмоций объяснил ждавшему своего рыцаря мальчишке, что для чего нужно. Фередир слушал тогда с жутковатым интересом. Но не более того. Он никак не примерял всё увиденное к своей жизни или смерти — жизни и смерти воина.

Теперь память отчётливо обрисовывала те инструменты и подсказывала их назначение.

В конце пустынной улицы был поворот — и конвой оказался в узком длинном дворике, над которым висела — кривая, что ли? — башня с некрасивой плоской вершиной без зубцов. Во дворике никого не было. Только за открытой дверью в дальнем конце шевелилась темнота.

— Приехали, — сказал Соваль, соскакивая на мостовую. И что-то добавил на чужом языке.

Вастаки, тоже спешившись, развязали Фередира, навалились кучей и начали стаскивать с него одежду…

…Соваль принялся бить Фередира ещё на лестнице в подвал.

Первый же удар был по почкам — с обеих сторон рёбрами ладоней. Связанные у лопаток руки не давали шансов защититься, и от боли у Фередира всё оборвалось внутри. Он с трудом удержался на ногах и громко втянул воздух, запрокинув голову. Хрипло спросил, делая следующий шаг:

— Бьёшь связанного?

Второй удар был таким же. Самое мерзкое, что Фередир СОВСЕМ не мог защититься, и когда отошёл от боли, то обнаружил, что лежит на полу. По лицу из носа текла кровь.

Соваль замахнулся ногой, и Фередир против воли сжался в комок. Соваль не ударил, следя, как Фередир с трудом встаёт. Только тогда последовал ещё один удар — кулаком под дых, и мальчишка рухнул на колени, чтобы получить ещё — коленом в лицо. Фередир успел подставить щёку, и она лопнула изнутри, в рот потекло солёное.

— Ещё будешь бить? — спросил Фередир, всё-таки поднимаясь. Выплюнул струйку крови на пол — был соблазн на ноги Соваля… — Нет? Пошли тогда. Куда угодно, лишь бы тебя не видеть.

Фередир врал. С каждым шагом становилась ближе камера пыток (из её двери падали отсветы огня и слышался шум), и с каждым шагом ноги делались всё больше похожими на два ватных мешка, а в ушах всё громче колотила кровь. «Не надо, — отчаянно думал Фередир. — Ну не надо же. Ну как же так, не надо, не надо, не надо…»

Ухххх.

Мимо. К последней двери в освещённом факелами коридоре.

От облегчения Фередир расслабился так, что лишь в последний момент удержал на месте мочу. Телу сделалось жарко, пот хлынул ручьём. Соваль негромко хмыкнул, и Фередир понял: тот заметил сильнейшее облегчение оруженосца.

В открытую дверь Фередир влетел — влетел от сильнейшего пинка. С шумом рухнул в воду, в ужасе забарахтался и чуть не захлебнулся, хотя тут было примерно по бёдра. Потом с трудом встал — сердце прыгало в горле, кашель от залившейся воды раздирал нос.

Вода была холодной. Фередир ничего не видел — совсем ничего, ни единой чёрточки. Мальчишкой овладел ледяной иррациональный страх — ему казалось, что он стоит на краю пропасти; шаг — и всё. Именно поэтому Фередир шаг сделал.