Ведущая на свет - Вера Волховец Страница 66

— Давай, пляши, птичка, — скалится этот свинтус и бросается на меня. На этот раз — уже без всяких шуток. С когтями и зубами.

Идея пафосно встать и понадеяться, что Генри вдруг передумает меня атаковать, подыхает у меня в голове на первой же секунде своего существования. Он — не остановится. Он сделает все, чтобы меня обезвредить и продолжить свое «веселье» с остальным Триумвиратом.

Итак, задача — не дать себя нейтрализовать. Желательно по пути — как-то успокоить Генри. И как это сделать, если он мне рот открыть не дает? Ведь моя сила — в словах. Я видела их эффект уже дважды.

Кажется — это понимаю не только я…

Я не знаю, каким чудом я успеваю уходить от снова и снова сверкающих в опасной близости когтей. Даже пару раз умудряюсь рубануть острым краем своего кольца по сухожилиям демона, вот только чешуя, оказывается, так просто не прорубается…

— Ты сильна, птичка, — фыркает Генри, в какой-то момент все-таки подцепляя меня хвостом и отбрасывая назад с такой силой, что я падаю на спину и с минуту не могу подняться, — но Орудий недаром больше одного. Там, где один не справится, там нужны много.

Подняться я не успеваю — тяжелая лапа Генри падает на мои… ребра, словно наковальней притискивая меня к жесткой крыше. Он сам склоняется ко мне, нависает надо мной оскаленной пастью, касается неострой стороной когтя моей скулы, проходится по лицу горячим голодным дыханием и шепчет:

— Может, мне все-таки суждено сожрать тебя сегодня, а, Агата Виндроуз?

Р-романтичный вопрос, не правда ли? Какая девушка устоит, если вот это ей прошепчет на ухо роскошный рыжий демон?

— А еще варианты развития наших отношений у тебя имеются? — тихонько выдыхаю я, прикрывая глаза.

— Варианты? — Генри раскатисто рычит в ответ на этот вопрос, и это звучит как издевательский хохот. — Ты — Орудие Небес, Агата. Мой вечный искус. Для тебя у меня нет больше никаких вариантов. Ты — еда. И ничем иным не будешь. Ясно?

— А! Ясно, конечно, — пожать плечами, будучи прижатой к земле тяжеленной сильной тварью, сложно, но я справляюсь, — тогда ешь меня, пожалуйста. Приятного аппетита, Генри! Если хочешь, я могу встать и чуть-чуть попрыгать, пыль стряхну, чтоб тебе не что попало с земли есть. Хочешь?

Какая жалость, что этой шутке могу посмеяться только я, только нервно и только мысленно. По-моему, она мне особенно удалась.

Нас окутывает тишина. Глухая, пронзительная тишина, когда Генри лишь вглядывается в меня, пытаясь понять, откуда вообще вылезло такое чудовище на его голову, а потом глубоко вздыхает.

— Ты вообще когда-нибудь сдашься? Я тебя прошу. Не надо за меня воевать. Не надо. Я так хочу. Я все это решил. Ты не сможешь заставить меня быть лучше, если я этого не хочу.

Я осторожно накрываю ладонью его лапу. Там под этой грудой мышц и черной чешуей прячется хорошо известный мне рыжий тип. Которого я сейчас не так уж плохо понимаю.

— Мне не нужно тебя заставлять, — упрямо произношу я, — ты уже лучше, чем все о тебе думают. И точно лучше, чем ты сам о себе думаешь.

— Я почти тебя сожрал, — Генри рычит гневно, раздраженный моей упертостью, наверное, сейчас он Артура Пейтона хорошо бы понял… — слышишь меня? Почти сожрал!

— Почти, — глубокомысленно замечаю я, — Генри, я не принимаю никаких почти. Здесь и сейчас ты потому, что тебе взбрело в голову, что так будет лучше. Что так ты меня защитишь. Только не надо меня защищать. Я — твой поручитель. Я отвечаю за тебя. Не наоборот.

И снова я получаю долгую паузу, после которой лапа, прижимающая меня к бетонной плите, медленно становится ладонью.

На самом деле процесс не жуткий, слегка завораживающий. Как будто Генри втягивает своего демона внутрь себя.

— Поручитель… — Генри тихонько покачивает головой, так и оставаясь на корточках, — ты всего лишь глупая девчонка, Агата. И только. Я рад, что встретил тебя, кто спорит, только… Ты не можешь со мной ничего сделать. Разве что как тогда попросишь тебе поверить, что и для меня есть какая-то иная судьба. Мы это уже проходили, помнишь?

Помню ли я?

Как просила его об этом еще тогда, в день его освобождения? Помню. И как он мне ответил, тоже помню. Он и сейчас намерен сделать то же самое, я по глазам вижу. Только сейчас — он бежать не станет. Гад!

Тогда — он не поверил мне. Сейчас — не верит себе. Вся и разница!

— Вижу, ты уже решил, что будешь делать, — фыркаю я и закидываю руки под голову, — давай, вперед, я жду.

Секунда. Секунда. Секунда. Когти не впиваются в мою кожу…

— Агата, — голос Генри звучит глухо и измученно — кажется, я выпустила из него все жилы, — я не получу удовольствия от этого. Ни капли. Ты не оставляешь мне выбора.

Оправдывается? Исчадие? Ну надо же! Интересно, сколько он сейчас шаблонов порвал?

— Что ж, насчет выбора — ты мне тоже права на маневры не оставил, — я с горечью кривлю губы и замолкаю, уставляясь в небеса. Светлые. Почти белые. А в смертном мире уже, поди, ночь глухая.

Что ж, в Лимбе белые ночи не редкость. К ним привыкаешь, как и к отсутствию будильников.

А Генри медлит. Вот все же вроде решил, но все еще медлит, пытаясь понять, что именно я задумала.

— Ты не отмолишь меня снова, — наконец произносит он, — тебе не позволят.

— Кто не позволит? — я иронично поднимаю бровку — всегда хотела так сделать, а ситуация сейчас самая для этого подходящая. — Триумвират?

Не то чтобы я сомневалась, что они не могут. Но мистеру Пейтону придется все свое бессмертие положить, чтобы доказать, что мне действительно нельзя делать то, что Небеса мне доверили. Я упертая.

— Я не позволю, Агата, — ровно отвечает Генри, все так же глядя на меня сверху вниз, — я тебе этого не позволю. Я уже говорил, ты не можешь заставить меня стать лучше.

Снова здорово.

И как… Как ему объяснить?

— Господа, по-моему, у вас пат, — насмешливо покашливает сбоку мистер Пейтон, — давайте прервемся на обед, что ли.

Я чуть поворачиваю голову и уставляюсь на него.

Все-таки архангелы — жуткие читеры. Мы не заметили, как он очнулся, как встал, даже то, как он снова поднял и переставил такую тяжеленную штуковину как его молот, который только в его руках выглядит пенопластовым. Ни звука. Ни шороха. Он просто был невидим для нас все это время, и вот сейчас соизволил разрешить нам себя увидеть.

Я тоже так научусь! И буду… И буду… И буду ему в кабинет карикатуры на него же проносить. Из вредности!

Что возмутительно — Артур вообще не выглядит даже самую малость оглушенным. Стоит весь из себя такой задумчивый, в трех шагах от нас, расслабленно опираясь ногой на поставленный на крышу молот. Пальцы выстукивают по стальной набалдашине на рукояти что-то неторопливое.