Тайные хроники герцога Э - Татьяна Абалова Страница 66

– Разве?

– Я специально следил.

– Не надо было бросать меня в Рогуверде. Услышал бы и не раз.

– А ты, оказывается, злючка.

– Я страдала.

– Я тоже. Ты была маленькой, и мне нельзя было дотронуться до тебя.

– Я страдала больше. Не знала, где ты и что с тобой. Дошло дело до психиатра.

– Он жив?

– Я не стала рассказывать ему о тварях, магии и несносном герцоге с двуручным мечом. Я могла закончить жизнь в психушке. А все из–за тебя.

– Ну я же здесь.

Мужчины. У них своя логика.

– Я здесь и жду, когда ты признаешься, что чувствуешь ко мне, – Эльбер нависал надо мной. Мы лежали на кровати, и от него умопомрачительно пахло.

– А если не скажу? Пытать будешь?

– Непременно.

– Сколько раз обещал и ни разу не исполнил.

– Все. Ты допрыгалась.

Его рука медленно поползла по колену. Белое платье, купленное накануне, опасно затрещало. Хорошо, что оно не было длинным и многослойным, и я не выглядела в нем, как баба на чайнике. Достаточно было расстегнуть сто одну пуговицу на спине, чтобы стащить его с меня. Одна пуговка – один поцелуй, за которым следовал вопрос:

– Ты готова сказать, что любишь меня?

– Ни за что.

Какой дурак оборвет игру на самом интересном?

Я держалась до последнего. Даже в ванне, возясь в которой, мы выплеснули всю воду наружу. Эльбер защекотал меня до икоты. Потом нам пришлось прятаться на балконе, завернувшись в банные халаты, пока горничные собирали воду и меняли сползшие с кровати простыни. Да, мы прыгали и дрались подушками. Я усиленно доказывала, что так и осталась стойким оловянным солдатиком.

Ела я тоже дозированно. Сидела голая и со связанными за спиной руками. Перед моим носом кружила ложка с мороженым, но она редко попадала в рот, потому как я все еще сопротивлялась. Я вздрагивала всякий раз, когда пломбир шлепался мне на грудь, а мой палач, не услышав ответа, пытал меня языком. Он слизывал холодную сладость с разгоряченной кожи.

– Эльбер, прекрати, ты объешься. И очень скоро сделаешься толстым.

– И тогда ты перестанешь меня любить?

С языка чуть не сорвалось «да», ставшее бы доказательством, что я все–таки люблю. Но я – крепкий орешек.

– Ты не выбьешь из меня признания. Со мной можно договориться только лаской.

Мы не выходили из номера неделю. Но я так и не раскололась.

– Я приберегу правду на потом. А вдруг ты добьешься своего и утратишь ко мне интерес?

– Такого не будет. Если я видел твои подростковые прыщи и не вернулся в Эривер, значит, все страшное позади.

– А что ты еще видел?

– Тебя в выпускном платье.

Я закрыла лицо ладонями.

– Да, Конд тоже сказал, что я мог бы купить тебе платье получше.

– Он тоже был там?

– Мы боялись, что тебя кто–нибудь обидит. А потом, когда ты весь вечер протанцевала с тем рыжим верзилой, мы упились насмерть.

Я застонала от досады. Я позволила Денису поцеловать себя.

– Да–да. Этим ты еще больше отодвинула нашу встречу.

– Какие же вы оба дураки.

– Ну так как насчет признания?

– Все. Ты наказан. Никаких признаний.

– Без вариантов?

– Я посмотрю на твое поведение.

– Я хороший.

А потом Эльбер засобирался. Я плакала, провожая его в аэропорту. И чуть не сказала, как сильно его люблю.

– Не говори, – он сам зажал мне рот ладонью. – Мне нравится ломать голову.

Он улетел, а я осталась сдавать сессию и готовить выездные документы. Кто знал, что нас с бабушкой ждет дальняя дорога?

– Хорошо, что твой дюк уехал.

– Чем же хорошо?

– Еще немножко поживу со своей кровиночкой. Увезет тебя, и будем видеться лишь по телефону.

– Ба, я тебя не оставлю. Заберу с собой.

– Ой, а вдруг я вас стесню?

– Это в замке–то на двести комнат?

– Боже! Сколько уборки!

Да, трудно будет вытравить из нас пережитки скромного прошлого.

Старый замок вовсю готовился к знаковому событию – к свадьбе своего хозяина. Оказалось, что когда–то знатный род Э на самом деле существовал, и теперь мой любимый дюк считался их дальним родственником. Нашлись даже подтверждающие документы.

Замок усиленно восстанавливался, поэтому часть строений покрывали «этажерки» строительных лесов. Туда пока не пускали туристов, но собирались возродить давнюю традицию. Только теперь ценителям старины не придется бродить среди развалин.

– Вот она! Невеста Их Светлости прибыла! Скажите, как давно вы знаете герцога Э?

Я испугалась, когда в приоткрытое окно сунулась рука с микрофоном, но назойливых папарацци тут же отогнала охрана. Показалось или нет, но я увидела среди них знакомые лица обережников.

Нашу машину пропустили в автоматически раскрывшиеся ворота. Репортеров и просто желающих поглазеть хватало, поэтому первым делом дюк Э возвел вокруг частной территории ажурную, но высокую, снабженную сигнализацией и видеокамерами, ограду. Я порадовалась, что Эльбер не снес останки крепостной стены. Не поддавшаяся разрушительному времени часть стены гордо щерилась бойницами сразу за парковой зоной. Видеть ее было волнительно. Я словно вновь оказалась на перевале, где дюк Э понял, что жить без меня не может.

Выбравшись из машины, мы с бабушкой застыли перед центральным зданием замка с открытыми ртами.

– Писатели так зарабатывают? – ба дернула меня за рукав платья. – Надо было тебе не на исторический факультет пойти, а на литературный.

– Историки тоже пишут книги.

Знала бы бабуля, как я ловко вывожу слова на рогувердском!

Я не была сильна во французском, на котором были изданы «Хроники», поэтому при всем желании не смогла бы оценить труд Их Светлости. Эльбер пообещал, что после свадьбы самолично переведет мне каждую строку книги. Поэтому я с нетерпением ждала как одно, так и другое событие. Гости еще не приехали, а я уже мечтала о времени, когда они оставят нас наедине.

Долгий путь вымотал, но, предвкушая встречу с Эльбером, я держалась молодцом. Хотя всю дорогу до конечного пункта он сделал максимально удобной (нам ни разу не пришлось хвататься за чемоданы или маяться ожиданием в аэропорту), мы с бабушкой просто не были способны оценить его щедрость. Нас все время окружали люди, стремящиеся услужить. Бабушка открывала, но захлопывала свой кошелек, когда слышала сделавшееся привычным: «За все уплачено». Нам казалось, что дюк Э бросает деньги на ветер. Не такие уж мы изнеженные неумехи.