Арфа Ветров - Мэгги Фьюри Страница 65

Он услышал тихий-тихий звук, словно далекая, невидимая женщина прошептала его имя, и легкий ветерок освежил разгоряченное лицо Эфировидца. Сердце Чайма готово было вырваться из груди от охватившей его буйной радости. Пусть подует сильнее.., еще сильнее… Эфировидец снова напряг все силы, чтобы усилить ветер, и когда он открыл глаза, то увидел, что туман над плоскогорьем рассеивается. Небо прояснилось.

— Чайм, неужели ты сделал это! — Сангра в восторге поцеловала его в губы, и на мгновение Чайм забыл о поединке.

Паррик покачал головой, не веря своим глазам. Неужели небо проясняется? Конечно, во имя всех Богов, так и есть! Свежий ветерок развеял морок, и раненый конник словно обрел второе дыхание. Однако поврежденная нога давала о себе знать, Жеребец снова появился из тумана и, прежде чем Паррик успел опомниться, встал на дыбы, готовясь обрушить на голову врага свои тяжелые копыта. Но Паррик успел ткнуть ему ножом в переднюю ногу, едва не распоров незащищенный живот коня, и тот отпрянул в сторону, а на Паррика брызнула кровь из раненой ноги противника. Правда, Паррику не удалось перерезать коню подколенное сухожилие, но он все равно начал хромать.

Это заставило Хозяина Стад отнестись к Паррику с большим уважением. Некоторое время он бродил вокруг противника, не решаясь напасть, и Паррик наконец увидел его. Огромный вороной конь тяжело дышал, опустив голову и устремив на Паррика злобный взгляд.

Кавалерийский начальник охнул. На минуту он даже забыл, что перед ним — не настоящий конь, а человек в образе коня. Такого великолепного жеребца Паррик еще не видел. У него было мощное тело, сильные ноги, красивая голова, темные глаза, умные и жестокие, и крутая холка. Он был черен, как ночь, хотя и покрыт сейчас потом и кровью, — первый нож Паррика поранил жеребцу заднюю ногу.

Паррик искренне радовался, что не смог перерезать коню подколенное сухожилие! Всей душой любивший лошадей, он залюбовался прекрасным животным. Паррик во все глаза смотрел на вороного, пока тот, собрав последние силы, снова не бросился на противника.

Паррик был готов к этому, но на сей раз инстинкты всадника взяли верх. Когда конь поравнялся с ним, он быстро шагнул в сторону, уклоняясь от столкновения, а потом ухватился за гриву и, забыв о боли в поврежденной коленке, сделал прыжок. Сперва он едва не сорвался: подвела больная коленка, но все же Паррику удалось закинуть ногу на спину коню, и теперь, накрепко вцепившись в гриву, он пытался принять нормальное положение. Минуты казались Паррику годами. Ценой отчаянных усилий, постоянно преодолевая сопротивление коня, кавалерист пытался удержать равновесие и усесться верхом, и, наконец, ему это удалось.

Почувствовав у себя на спине ненавистного всадника, могучий конь пришел в ярость и попытался сбросить седока. Паррику казалось, что обезумевший скакун вытрясет из него душу, но он крепко вцепился в коня, словно репей в собаку.

Разъяренный конь встал на дыбы, но сбросить опытного всадника ему все же не удалось, и тогда он, несмотря на полученные раны, помчался во весь опор, подгоняемый силой ярости. Паррик до боли стиснул зубы и собрал всю свою волю, чтобы удержаться. Словно во сне перед ним мелькали плоскогорье, окружающие его вершины и сотни ксандимцев, пришедших поглазеть на поединок, когда рассеялся туман.

«О Боги, — подумал Паррик, — как бы мчался этот конь, будь он здоров!» Он даже забыл о боли, которую причиняла ему тряска, и в восторге воскликнул:

— Отец Богов! Что за скачка!

Но конь явно уставал. Он начал спотыкаться, дыхание его стало хриплым. Сделав еще несколько последних отчаянных прыжков, он вдруг остановился, и Паррик едва успел отскочить в сторону, прежде чем конь опрокинулся на спину. Кавалерийский начальник неловко брякнулся на землю, поврежденная нога подвернулась, и он упал, Паррик инстинктивно откатился в сторону, подальше от животного, но когда он смог встать на ноги, то сразу понял, что его противник уже не представляет опасности.

Паррик с болью смотрел, как беспомощное теперь создание тщетно пытается подняться.

— Проклятие! — воскликнул он. — Я не хотел этого.

Но тут его внимание было отвлечено злобными выкриками из толпы зрителей-ксандимцев. Кавалерийский начальник снова попытался обнажить меч, но безуспешно. Проклятый клинок намертво засел в ножнах. Потом он увидел, как, пробившись сквозь неспокойную толпу, к нему поспешно направляется какой-то человек. Вслед за Эфировидцем (а это был он) двинулись и другие ксандимцы, сжимая в руках оружие.

К удивлению Паррика, Чайм не обратил на него никакого внимания. Он остановился около поверженного Хозяина Стад и начал декламировать что-то на плавном ксандимском языке, сопровождая свои слова выразительными жестами. Толпа угрожающе качнулась вперед и тут же остановилась, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Все до одного застыли на месте, и на лицах их читались изумление и страх.

Паррик тоже взглянул на Эфировидца, и ему стало нехорошо. С лицом Чайма произошла какая-то жуткая перемена. Его карие глаза утратили человеческое выражение и стали похожими на ртуть. От этого взгляд его стал зловещим и словно потусторонним.

Наконец Эфировидец завершил свою жуткую декламацию. Слезы текли по его лицу, и вид у него был такой, словно он постарел на целый век. Пошатываясь от усталости, Чайм подошел к Паррику, и тот с облегчением обнаружил, что глаза его обрели прежнее выражение и цвет. Теперь у Паррика страшно болела поврежденная нога, да и все остальные болячки, на которые он в пылу битвы не обращал внимания, дали о себе знать, так что победитель не смог бы убежать, даже если б захотел. А он и не хотел (по крайней мере Паррик настойчиво себя в этом убеждал). Чайм взял его правую руку и поднял ее для всеобщего обозрения.

— Внимай мне, о мой народ! — вскричал он. — Сегодня здесь был принят вызов и состоялось единоборство по нашему древнему закону. Я дарую вам, о народ Ксандима, вашего нового Хозяина Табунов — Паррика!

Из толпы послышались насмешки и проклятия.

— Спокойно! — заорал Чайм, утратив прежнюю размеренность речи, и, к удивлению Паррика, ропот тут же прекратился.

— Вы все видели, что я сейчас сделал, — продолжал Эфировидец. — Я произнес заклинание, благодаря которому Фалихас должен остаться в обличье коня, пока заклятие не будет снято. Я сожалею об этом, но не вижу иного способа обеспечить безопасность нового Хозяина Стад, его спутников, а также и мою. Так как у меня нет наследников моего дара, то я один могу восстановить человеческий облик Фалихаса, и я это сделаю, обещаю.., со временем. А до тех пор тот, кто не примет нового Хозяина Стад, разделит участь прежнего.

В толпе снова поднялся ропот, но Чайм уже сказал главное, и на этот раз ему достаточно было поднять руку, требуя тишины, — и ксандимцы повиновались. Паррику, измученному и голодному, больше всего хотелось, чтобы Эфировидец наконец заткнулся и дал новому вождю возможность отдохнуть где-нибудь и хорошо выпить, что кавалерийский начальник вполне заслужил. И чтобы кто-нибудь занялся его ранами.