Драконий коготь - Артур Баневич Страница 64

Так или иначе, деревянные ветряки встречались на осваиваемых землях все чаще. Сразу за остатками древней рыбацкой пристани, окруженной сейчас со всех сторон морковными и капустными грядками, Дебрен заметил обугленные бревна, каменные подшипники и кучу железного лома, когда-то бывшего оковкой деревянных элементов передач. Ветряк был древний, явно стационарный, а не перевозимый с болота на болото, о чем свидетельствовала покрывающая все вокруг дробленая черепица. Красные осколки керамики лежали на пепелище, поэтому было ясно, что сперва горел остов, а уж потом рухнула крыша. Знакомый предприниматель сетовал на то, что штормовые ветры частенько переворачивают ветряки, а это может сопровождаться соударением металлических и каменных частей, искрением и пожаром. Но здесь явно был не тот случай.

Оказавшись около второго сгоревшего ветряка, Дебрен начал задумываться. У третьего, милей дальше, пришел к выводу, что вряд ли проломы в защитных валах являются причиной затопления полей и винных подвалов в «Золотом фазане».

Миновали одну из немногочисленных в этих местах рощиц, скорее — скопище кустов и буйных трав, нежели лесок. Дорогу неуклюже перебежал облепленный грязью заяц. Повеяло дымом и навозом. На тропинке, ведущей на север к дамбе, виднелись колеи от проезжавших телег и оттиски копыт.

— Ого, не иначе как могильщики заехали, — сказал оруженосец. — Глянем. Этим паршивцам надобно глядеть на руки.

За яблоневым садом стояли небольшой домик, несколько хозяйственных построек и то, что до недавних пор было ветряком. Сейчас от ветряка остались пол, черпачное колесо и нижняя часть зубчатой передачи. Все остальное либо рухнуло, либо было оторвано от остова тяжелыми молотами и погружено на запряженную двумя волами телегу. Четверо испачканных мужчин, все в поту, щепках и пыли, отдыхали около небольшого костерка. Выпивали, а один ощипывал только что зарезанную курицу.

— Так я и думал! — воскликнул оруженосец, въезжая во двор. — Кладбищенские гиены. Мошенники! За это вы серебро берете?

Дебрен старался понять. И кое-что даже понимал. Двери овина, служившего, вероятно, мастерской хозяину ветряка, слегка покачивались под порывами слабого бриза. Внутри, хоть дело шло к полудню, виднелись горящий сальный светильник и две ноги в высоких непромокаемых башмаках. Ноги не касались глинобитного пола, хоть недоставало им совсем немного, а рядом лежал перевернутый стульчик.

— Господин Санса? — неискренне обрадовался старший и наиболее прилично одетый из угощавшейся пивом четверки. — Как приятно вас видеть!

— Простите, но я не скажу того же, — брезгливо бросил оруженосец. — Мне слишком дорого доброе имя моего господина, чтобы радоваться встрече с людьми, нагло обворовывающими его. Я жду объяснений, господин Ванрингер, но исключительно по присущей мне наивности, так как то, что я вижу, никаких объяснений не требует.

Ванрингер, обаятельно улыбнувшись, передвинулся вначале направо, чтобы заслонить ощипывающего курицу сообщника, затем налево, где стояла телега. Лишь теперь Дебрен задумался над колористикой этой группы. И люди, и волы, и даже массивно и старательно изготовленный экипаж выделялись на веселеньком зеленом фоне чернотой одежд, шерсти и краски. При этом они не походили ни на кучку странствующих монахов, ни на шайку ночных разбойников.

— Я совершенно не понимаю, о чем вы, господин Санса, — заявил с легкой обидой в голосе Ванрингер. — Вероятно, не о той курице, которую так нежно прижимает к груди Пьето?

Рослый, но весьма прыткий детина перестал прятать куриную тушку за спину и с растерянным видом свежеиспеченного отца прижал ее к животу.

— Не думаете же вы… Нет, это просто смешно. Он, понимаете, страшно переживает чужую смерть и боль, сразу же, добряга, расстраивается. Вероятно, хотел спасти птичку, задушенную лисой.

— Переживает? Он? При вашей-то профессии?

— Если б вы знали! Вначале я тоже косо поглядывал на столь сентиментального слугу. Я-то ведь человек старой закалки, но теперь уже понимаю, что именно так и надо себя вести. Когда клиент видит слезы на глазах и благородное страдание на лице, то меньше на цены сетует.

— А перья он, видимо, от сострадания выдирал у курицы-то?

— Господин оруженосец, вы человек военный, поэтому вполне можете не знать тонкостей нашей профессии. Но вам наверняка доводилось слышать, что любого типа выдирание очень крепко связано с отчаянием, причем с незапамятных времен. Так, например, женщина волосы у себя на голове рвет, когда с мертвым мужем прощается, а мужчина, попав в беду, бороду и усы дергает. А как ведут себя на похоронах плакальщицы? Рвут на себе одежды!

— Послушай, Ванрингер, тебе, похоже, кажется, что ты с моим господином разговариваешь. А это не так. Это я, Санса по прозвищу Толстый. Никакой не странствующий рыцарь, а оруженосец, твердо стоящий ногами на земле, хоть временно и пребывающий в седле. Меня так просто вокруг пальца не обведешь. Пьете вы тоже от отчаяния? Все пятеро. Ну ладно, один впечатлительный… Пусть так. Допустим. Но вся фирма?!

Дебрен глядел на углы фургона, украшенные колонками. Они были окованы полированной, а может, даже посеребренной жестью и снабжены оголовками, которые уж точно были покрыты серебром. Передние были выполнены в виде Махрусовых колес с пятью спицами, задние имели форму человеческих черепов. Большая часть украшений и кузова была демонтирована, но магун начинал догадываться о назначении экипажа. Только не был уверен, продолжает ли тот служить по назначению и сейчас. На перецивилизованном Востоке нередко случались банкротства, а на распродажах можно было сравнительно дешево приобрести совершенно невероятные вещи.

— Это называется полевая тризна, — пояснил Ванрингер не моргнув глазом. — Объединенная с поминками в честь павшего противника, коий хоть и враг, однако же крепко-таки сопротивлялся и должен быть помянут. Как храбрый воин ты не можешь не знать этого рыцарского обычая.

Санса засопел и еще больше покраснел.

— А трубы на телеге? — Он обвиняюще указал пальцем. — А зубчатые передачи из закаленной стали? Все самое ценное в ветряке?! Дураком меня считаете?

— Вы напрасно так волнуетесь, — спокойно заметил Ванринген. — Я не виноват в том, что мне приходится нести дополнительные расходы, гоняя по болотам волов и телегу. Поверьте, невелика радость, не говоря уж о выгодах. Однако после недавнего восс… я хотел сказать — бунта… санитарные нормы и предписания зверски ужесточили, потому что бунтарей полегло столько, что от трупных ядов вспыхнула эпидемия. Да, золотое это было времечко, — он блаженно улыбнулся, — а обороты дай Боже… Впрочем, у каждой палки два конца, и один из них обязательно по лбу бьет. Поэтому вице-король своим декретом установил, что когда суммарная трупная масса, то есть масса людей, коней и крупного рогатого скота, тянущего военные машины, превысит двадцать центнеров, то внутренности падших должны быть извлечены и перевезены в указанное декретом место. Там, будучи окроплены епископом либо равным ему по рангу священнослужителем, они уже большого вреда не нанесут, а польза от них будет, ибо они крыс от голода отвлекут. Поэтому мы, люди законопослушные, требуху и прочие внутренности этого ветряка вывозим. Без обиды, с Божьим благословением, потому что на этом ветряковом трупе курия, а следовательно, и Господь наш, неплохо заработают.