Падение Софии - Елена Хаецкая Страница 64

Витольд долго молчал, потом сказал:

— Это все неправда.

— Встаньте, господин Безценный, — приказал Порскин и тоже поднялся со стула. — Вы арестованы по обвинению в убийстве Анны Николаевны Скарятиной. Дайте руки.

Витольд протянул ему руки. Порскин вынул из кармана наручники и защелкнул их.

— Это все неправда, — повторил Витольд.

Макрина взвыла и бросилась вон из комнаты.

Порскин повернулся ко мне.

— Господин Городинцев, я вас прошу явиться ко мне в трактир, где я останусь с арестованным до полудня, пока за нами не приедет электромобиль из Петербурга. Вы должны будете дать свои показания. Иначе вам придется впоследствии ехать с этой целью в Петербург.

— Хорошо, — сказал я.

Меня трясло. Я пытался успокоиться, выпив остывший чай, но только весь облился.

Я слышал, как хлопнула входная дверь. В доме стало тихо. Бессмысленно белели на столе подписанные мной бумаги.

* * *

После краткого размышления я решил вовсе не ходить к Порскину в трактир. В конце концов, съезжу потом в Петербург и там подпишу показания. Невыносимо было мне сейчас встречать посторонних людей, ловить их любопытствующие взгляды, отвечать на вопросы, ядовитые или сочувственные. Кроме того, я категорически не хотел видеть Витольда. Мне было ужасно неловко, а почему — не знаю.

Несколько часов кряду я расхаживал по комнатам, переставлял предметы, а Макрина, как тень, скользила за мной и возвращала их обратно на место. Иногда я резко оборачивался и сталкивался с ней нос к носу. Тогда она пугалась и жалобно произносила:

— Ой, ну что вы, Трофим Васильевич, прямо как медведь какой-то!..

Это ужасно злило меня, и я скрежетал зубами.

Я ожидал полудня так, словно это было временем казни моего сообщника, причем я, участник провалившегося заговора, чудом остался вне подозрений.

Наконец часы в гостиной пробили двенадцать раз. «Свершилось», — подумал я и живо представил себе, как Витольд со скованными руками садится в электромобиль и под надзором двух солдат и Порскина отбывает в Петербург. Вот местные обыватели вывалили на улицу — посмотреть, как увезут убийцу. Напрасно Витольд обводит глазами толпу — нигде не видит он дружественного лица. Дверца закрывается, все кончено.

Я дал правосудию еще полчаса, потом отправил Макрину к трактиру — на разведку.

— Поглядите, уехал уж Порскин или он еще тут.

Макрина отсутствовала долго. Она возвратилась переполненная впечатлениями и порывалась делиться ими во всех подробностях, но я строго оборвал ее.

— Говорите, пожалуйста, коротко.

Тогда она вздохнула, утерла глаза платком и сообщила, что Порскин «полчаса назад как уехамши» и что «многие очень настроены против Витольда Александровича», особенно КлавдИя, которая оказалась подколодной змеей «со своими ядовитыми мнениями».

— Вас тоже осуждают, Трофим Васильевич, что вы, мол, потворствовали, — прибавила она со вздохом.

— Чему это я такому, интересно, потворствовал? — рассердился я.

— Ихней незаконной любви, — пояснила Макрина.

— Что в подобной любви могло быть незаконного? — вспыхнул я. — Оба, кажется, и Витольд, и Анна Николаевна, были свободны и… Да и не было никакой любви! — спохватился я.

— Мне-то можете не говорить, я же собственными ушами слышала, — сказала Макрина, указывая на тот угол, в котором она простояла все время допроса. — А все ж таки осуждают вас, Трофим Васильевич, очень осуждают. Должны были, говорят, убийцу-то разглядеть хозяйским оком. А вы, мол, жили с ним бок о бок — и не разглядели.

— Почему они покойного Кузьму Кузьмича не осуждают, хотел бы я знать, — скрипнул я зубами. — Ведь Кузьма Кузьмич, Царство ему Небесное, Витольда и нанял…

— Кузьма Кузьмич был блаженный и почти святой, он дурного ни в одном человеке не подозревал, даже в маниаке, — сообщила Макрина и тотчас до смерти перепугалась: — Я господина Безценного ни в чем не подозреваю, упаси Боже так думать, я считаю ровно так, как вы.

— Ладно, — я махнул рукой. — Что еще там болтали про меня?

— Будто вы сами хотели сделаться любовником Анны Николаевны… Но в основном, конечно, полагают, что вы недоглядели. Нет в вас хозяйского ока, чтобы распознать и вывесть на чистую воду.

«Все-таки очень хорошо, что я не пошел туда подписывать показания, — подумал я с содроганием. — В Петербурге, по крайней мере, на меня никто таращиться не будет…»

А вслух я произнес:

— Хорошо, Макрина. Теперь оставим это. Не будем больше обсуждать.

Она не спешила уйти. Стояла, упрямо пригнув голову, то сцепляла пальцы, то расцепляла.

— Что еще? — спросил я.

— Трофим Васильевич… — Макрина торопливо обтерлась платком. — А вы как считаете на самом деле — Витольд Александрович не виноват?

— Не виноват, — сказал я.

— Я тоже так считаю, — торопливо произнесла она.

— Я кататься поеду, — сказал я. — Обед подавать к семи вечера. Скажите Планиде Андреевне.

— Планида Андреевна очень убивается, — поведала Макрина. — Витольд Александрович ей был как родной сын.

— Понятно, — кивнул я без всякого сочувствия к горю Планиды Андреевны, несомненно, преувеличенному сентиментальной Макриной. — Так к семи пусть будет обед, — повторил я деловитым тоном. — И не работайте сегодня. Отдохните. Только из дому никуда не ходите, а то снова нацепляете сплетен, как блох.

Я надел теплую куртку, шарф, взял вязаные рукавицы, меховую шапку и, обмундировавшись таким образом, направился к каретному сараю, где трудился Серега Мурин.

Мурин с хмурым усердием вычищал сарай. Завидев меня, он выпрямился и произнес:

— А Ви-ви-витольд н-не ви-ви-ви…

— Я тоже не верю, что он виновен, — сказал я. — Бросай работу, Мурин, ты мне нужен в одном деле.

Мурин посмотрел на лопату, которую держал в руке, с силой воткнул ее на снег и сказал:

— Хо-хорошо.

— Садись в электромобиль, — распорядился я.

Мурин с сомнением оглядел свои рабочие штаны.

— Отряхнись и забирайся в электромобиль, — повторил я приказание.

— Я ро-рогожу п-подстелю! — сообщил Мурин, бросаясь обратно в сарай.

Он вернулся с куском новой, чистой рогожи и заботливо положил ее на сиденье, а уж потом уселся сам. Я устроился рядом.

— Слушай внимательно, — сказал я. — Сейчас мы едем до шестьдесят пятой версты. Там я выйду и отправлюсь в лес.

— Про-про-пропадете, — заволновался Мурин.

— Нет, не пропаду… Я знаю, куда идти. Тебя мои дела не касаются, — прибавил я, памятуя слова Витольда о том, что Мурин не умеет врать и при допросе мгновенно выложит всю правду. — Просто сделай, как я скажу. Когда я выйду, отгонишь машину на четыре версты и там встанешь. Потом я тебе позвоню. — Я вынул из кармана передатчик и показал Мурину. — Когда услышишь от меня сигнал, возвращайся к шестьдесят пятой версте и жди там. Я выйду из леса, и мы вернемся домой. Ты понял?