Крылья империи - Владимир Коваленко Страница 63

Третьим эшелоном шли сборщики налогов. Брали все — а вдруг удержать не удастся? — оставляя тех, кто пережил первый и второй, голыми на голой земле. Теперь им и Речь Посполита начинала казаться раем. Особенный же ужас вызывало то, что австрийцы явно устраивались надолго.

Армия Украины с вечера насчитывала шесть тысяч комонных рож, всяко вооруженных — саблями, пиками. Сколько их останется к утру? Татарские шевеления привели к тому, что запорожцы снимались целыми полками и мчались на юг — прикрыть родные хутора. Оно и неудивительно — на Украину уже заходили даже и не татары — сами турки. Грабежа у них, впрочем, не получилось. Поблизости случилась казацкая сотня, легко разогнавшая этих любителей. Сотник был человек решительный и перенес действия на вражескую землю. И провел короткую, но очень убедительную кампанию, после которой хотинский паша Колчак отписал к султану, умоляя того не ссориться с русскими.

Весы войны и мира колебались в голове султана. На одной чаше было мнение редкой чести человека и друга, на другой — обещанные Австрией двадцать миллионов флоринов военной субсидии. К чести турок, султан колебался.

Баглир, миновав охранение украинского лагеря под Бродами влет, осторожно взмахивая крыльями и очень стараясь не хлопнуть бьющим из-под них воздухом, приземлился прямо возле гетманского шатра. Часовых Мирович, оказывается, предупредил — на всякий случай.

Поэтому в шатер Баглир проник тихо.

Внутри Мирович, классически подперев подбородок кулаком, бдел над картой. На просветлевшем лице — новые линии на лбу и у крыльев носа. Но сказать, что его бывший адъютант постарел, Баглир не мог. Мирович просто заматерел. Даром что — гетман. Но что-то мальчишеское в нем оставалось. Особенно подчеркивала незрелые черты щенячья радость по поводу появления старшего товарища, который все знает и умеет.

— Скоро вы, экселенц. — То ли дела, то ли ждал. — Летели?

— Именно летел. А потому — ты мои повадки знаешь. Сперва покорми, а там я тебе и присоветую что-нибудь умное…

— Извиняйте, Михаил Петрович, — рыбы нет. Есть поросенок, печенный на вертеле. А кавуны вы не едите?

— Ем. Но после перелета мне этой сладкой водички недостаточно. А вот поросенок подойдет. И что печеный — хорошо, сырых я уже пробовал…

— В Сибири?

— Угу… — Князь Тембенчинский уже жевал.

Впервые Мирович видел, как сравнительно небольшой человечек, умяв двух поросят, остался голодным.

— Хотя бы мышцы не разложатся, и ладно, — недовольно буркнул Баглир. — Знаешь, если мой организм после серьезной нагрузки не подкормить, он начинает заниматься самоедством. Ткани сокращаются. И восстанавливаться потом — долго. Ну рассказывай, в чем проблема?

— Австрияки взяли Львов. Точнее будет сказать — заняли, никто не сопротивлялся. Хохлы мои разбегаются. Пытаюсь мобилизовывать местных жителей. Толку…

— Знаю, ты писал. Русские войска я уже повернул сюда от Варшавы. Встанут кордоном и не пустят австрийцев дальше. Воевать они не станут — устали уже от войн.

— А Львов? А Галич?

— А мы тоже устали от войн. И заметь — это не только мое мнение. Это оба императора и кесарь Румянцев, моими устами — как посла. Так что пусть Мария-Терезия подавится Галицией.

Мирович так стукнул кулаком о колено, что тут же стал потирать ушиб.

— Ты говоришь как немец. Или как офицер очистки, — процедил он сквозь зубы.

Баглир выпустил когти.

— Ты ничего не знаешь про очистку. Ты ничего не знаешь про мировые войны. Которые начинают такие вот ослиные упрямцы, вроде тебя. Поэтому ты и жив еще, — прошипел он, поднося оружную лапу к носу гетмана. — А немцы — умный народ. Я сужу по Фридриху. Он понимает — не всегда можно взять все, что хочешь. И очень часто приходится, ввязываясь в операцию, платить неизвестную цену. Сейчас Галиция — это цена за Подолию и Волынь. Да, Украина остается разделенной. Где-то станет лучше, где-то — хуже. Пока выигрываем мы больше, чем теряем. Но! Турки уже шевелятся. Прикажешь вести войну на два фронта? По-твоему, будет хорошо, если, цепляясь за Галицию, мы потеряем всю Украину? Не исключаю, что и Киев… Такова препаршивая работа государственного мужа — при надобности, уступать интересы части народа ради другой его части. Важно только не путать шкурное и державное.

Баглира себя немного отпустил, выдавил даже кислую улыбку:

— Вот так, гетман. Но я и сам виноват: думал, ты уже понимаешь, что правитель — не человек. А воплощенный дух нации. Божество. И если он позволяет себе оставаться человеком в государственной жизни — он божество негодное. И подлежит уничтожению. А посол, как голос его, человек наполовину. Так что мне легче. Я иногда могу сказать что-нибудь неофициально, как свое мнение. А у царей и гетманов своего мнения нет. А есть мнение России, Украины или все той же Австрии. «Государство — это я!» Это ведь не глупая гордость. Это заявление великого государя. Вот только, прежде чем что-то сделать всей силой державы, надо себе напомнить, что ты — не человечек имярек, Людовик там де Бурбон или Василий Яковлевич Мирович, но — и государство. И поступить соответственно. Петр это, кстати, теперь понимает. А Иван представляет не государство, а православную веру. И он тоже смирится, потому что мы вытащим из-под ярма больше епархий, чем отдадим обратно под гнет. А поэтому русские войска будут только стоять кордоном.

— И пусть! — горячо заговорил Мирович. — Прикройте нам фланги, а уж мы погуляем…

— И втравите нас в те же самые неприятности, — Баглир гадко улыбался, видели бы в Петербурге этот кривой оскал, подергивающиеся от брезгливой горечи кончики губ, — если мы хоть немного будем держать вашу сторону. Впрочем, это необязательно. Если вдруг гетману ударит в голову воевать за Галич или в другой форме возглашать вильну Украину вне власти царя московского — русские уйдут в Литву. Или, — Баглир замялся, но закончил шепотом, — договорятся с Австрией о совместных действиях. И последнее куда более вероятно. Потому что тогда мы спасем хоть что-то.

Мирович уронил голову на руки.

Потом достал из-за пояса гетманскую булаву.

— Пошли, — сказал быстро, словно боясь передумать.

Выйдя из шатра, велел будить лагерь — собирать большой круг.

— Народовластие, — зло сказал Баглир, — есть прикрытие слабого правителя. Оно разлагает нацию. Как всякая власть кого угодно.

Мирович пожал плечами.

Сначала сбежались самые беспокойные. Потом подтянулись люди посолиднее, затем степенно явилось от ближних шатров старшинство. Их неохотно пропустили поближе к гетману. Ночное вече в свете факелов выглядело устрашающе. Как сходка чертей в преисподней.

— Вот, — сказал Баглир, — перед вами тот самый русский князь, через которого цари обещали вам помощь. И который теперь не может предложить больше ничего. Ничего для войны. По расчету скорости движения наших отрядов, граница Российской и Австрийской империй пройдет по линии Каменец-Подольский — Луцк. На освобожденных землях будут действовать законы империи. Все желающие будут внесены в реестры вновь формируемых Бужского и Запорожского казачьих войск.