Хроники Порубежья - Юрий Рудис Страница 61

— Ура! Ура! Ура!

— Хорош орать, — Даша толкнула подругу в плечо. — Наши победили.

— Ура! — Вера прекратила кричать и открыла зажмуренные глаза. — Все живы?

— Дуракам везёт.

Подруги спустились к дороге, где натуральный кузнец, стоя перед бывшими невольниками, толкал речь, картинно взмахивая секирой чуть ли не после каждого слова. Похоже было, что покойный Берсень, отважный дух которого не покинул натурального кузнеца и после успешного окончания битвы, тоже был любителем при случае сказануть что-нибудь такое, проникающее до печёнок. А случай был самый, что ни есть, подходящий.

— Они думают, что мы уже умерли, — надрывался натуральный кузнец. — Но мы ещё не умерли. Я ещё жив! К оружью, братья!

Братья, которые, кстати, составляли среди его слушателей меньшинство, больше было женщин и детей, переминались, радостно скалясь и разминая затёкшие после веревок кисти рук.

— Чего это он? — шёпотом спросила Даша у Митьки, озабоченно разглядывающего меч, зазубренный о буджацкий щит. Клинок был безнадежно испорчен.

— Ну, надо же народ взбодрить. Пусть его.

— И пусть земля горит под ногами оккупантов. Смерть гадам! — на этом выступление окончилось. Аплодисментов от благодарных слушателей Иван не дождался. Из-за поворота, за которым скрылся оставшийся в живых конвоир, высыпала конница и галопом понеслась по просёлку. Бывшие невольники разом бросились в лес.

— Ходу, дядя Ваня, — Митька потащил Ермощенко, еще не отошедшего вполне от ораторского угара, прочь с дороги. — Девчата, да заберите вы у него алебарду, не в себе ж человек.

Но Иван секиры не отдал и сам вдруг упёрся. — Стой, Саньку забыли.

— Нечай, уводи их, — Митька подтолкнул натурального кузнеца, а сам повернул обратно.

Саню он увидел сразу, тот стоял на обочине, озабоченно озираясь и не обращая внимания на неудержимо приближающихся конников.

— Уснул?

— Погоди, — Саня ногой перевернул лежащий на боку труп, наклонился над ним, и, нажав на грудь мертвеца коленом, ловко выдернул стрелу, обтер её об траву и сунул в колчан. Он сам бы не смог объяснить, что заставляет его проявлять такую рачительность, и имя Коськи Молодшего, непревзойденного лучника, сложившего свою буйную голову вместе с Берсенем добрых сто лет назад, ему ничего не говорило, так же как Митьке ничего не говорило имя Стрепета, еще одного друга-товарища незадачливого Берсеня.

— Теперь пошли, — Саня вскинул на плечо туго набитый колчан и побежал в лес.

* * *

— Что невесела?

— С чего веселиться-то?

— Живы, чем плохо?

— Сегодня живы, а завтра?

— Завтра? До завтра ещё дожить нужно, — парировав трудный вопрос со свойственной ей непоследовательностью, Вера, довольная своей находчивостью, закинула руки за голову и потянулась. Она привыкла к резким перепадам настроения подруги, и мрачность Даши не способна была вывести её из себя.

А Даша была мрачна. Очень мрачна. Мрачно глядя в огонь костра, разведенного ради холодной погоды в попрание всех правил конспирации, она мрачно вещала. — Что сегодня никого не угробили, ну, кроме этих двух бедолаг, выдричей, это большое везение. Просто чудо какое-то. Думаешь, всякий раз будет так везти? Да ни за что. Заваруха только начинается. Рано или поздно прибьют наших мужичков или, того хуже, покалечат. Да и мы не застрахованы. А ведь есть ещё болезни. Врачей тут нет. До тебя не доходит, что мы обречены? Сгинуть в этих лесах… — Даша поёжилась.

— Брось, брось, — быстро проговорила суеверная Вера, на которую пророчества Даши всё-таки нагнали жути. — Ты на меня посмотри. Я горюю, только если есть смысл горевать. Если моё горевание может помочь. А если помочь не может, если ничего от нас не зависит, то зачем горевать? Плюнь.

Но, видно, собственные слова представились самой Вере не очень убедительными, потому что он продолжила. — И потом, вспомни, им же, Сане и Митьке твоему, Волох свою силу передал. Ну, через нас, конечно, но, всё равно. А Волох вон до каких лет дожил. И ничего ему не сделалось. Ни болезнь, ни чего.

— Ох, только о Волохе мне не напоминай, ладно? — попросила Даша. — Глаза б мои его не видели, долгожителя этого. Срам да и только. Нет, ну, как дуры… — она безнадёжно махнула рукой. — Но если уж вспомнила…Старенький Волох, Вера, пятерых воинов изрубил за десять секунд в капусту. Или сколько их там было. А наши таковы разве? Митька сегодня с одним занюханным буджаком почти полчаса возился. До сих пор удивляюсь, как тот ему башку не оттяпал. Саня, не спорю, отличился. Хоть через раз попадал. Только если бы не выдричи эти несчастные, всех бы их нынче угробили. И Митьку, и Саню, и дядя Ваню, клоуна престарелого.

— Дядя Ваня — хороший. К тому же ему Волох никакой силы не передавал.

— Откуда нам знать? Передавал, не предавал. Дурь он ему своему точно передал, уж не ведаю как, не иначе воздушно-капельным путём. Тоже скачет петушком, глазки масляные.

— Ладно тебе, Дашка. У них у всех глазки масляные, кто на нас ни взглянет. А чего? — Вера провела ладонями по бокам. — Мы девушки видные.

— Тьфу на тебя. Кто про что…

Вера рассмеялась, но всё-таки встала от греха и пересела к Сане, который, после того как вернулся в нормальное состояние, воспользовался первым же привалом чтобы возобновить свой дневник, и теперь сидел, согбённый, над берестяным свитком, выцарапывая букву за буквой. Как раз в этот момент, описав в нескольких скупых, но сильных словах стычку с оккупантами и освобождение славян, Саня прислушался к голодному урчанию в желудке и перешёл к презренной прозе.

— Второй день как кончились продукты. Сегодня убили бурундука и съели.

На этом вдохновение покинуло летописца, он взглянул в небо, чтобы отметить в какой фазе нынче находится луна, но небо было плотно затянуто тучами.

Митька, не лишённый тщеславия, заглянул в свиток, не обнаружив там ничего лично про себя, разочарованно вздохнул, но виду, конечно, не подал, и сказал совсем про другое. — А дураки мы, граждане.

— Это кто как, — немедленно отозвался натуральный кузнец, но Митька на компромисс не пошёл.

— Дураки, дядя Ваня, чего уж. Орков завалили, а в тороках не пошарили. А там у них провизия, между прочим. Ну, в городке этом, ещё могу понять, трупы, пепелище, а мы все чуткие как летучие мыши, рука не поднимается, слёзы текут. Ладно. Но теперь, тут, это извините…Трофеи — дело святое.

— Чего извините? Времени было в обрез.

— Как митинговать, так время есть, а на что полезное, так сразу в обрез. И оружие, кстати, не собрали, тебя заслушавшись.

— Митя, не надо, а? — попросил Ермощенко. — Не трави душу на ровном месте. Еще пару барсуков съедим, и всё станется по-твоему, будем на лету глотать мотыльков из любой позиции.

— В толк не возьму, о каком оружии речь? — сказала Вера. — После древних славян там ловить было нечего. Иваныч сам же и орал громче всех, — К оружию, братья. — А братьев просить два раза не надо. Всё побрали до иголки.