Горбатый Эльф - Дарья Власова Страница 60

По светлой дорожке Тайра дошла до плотины, присела на краю насыпи. Луна еще не взошла, только по краю ближней горы разгоралась серебряная кайма. Лягушки совсем разгулялись, пляски устроили – то в воду шлепались, то плавали наперегонки, раскачивая отражения. Звезды и над головой горят, и под ногами дрожат, и проплывают среди деревьев… То есть как это среди деревьев? Тайра огляделась – над берегами и впрямь скользили яркие огни, их было не меньше, чем на небе. Таких крупных светляков у них в долине не было. Огоньки цвета кошачьих глаз чертили зигзаги между прибрежных кустов, взлетали к верхушкам ив, гасли в траве. Вскоре зеленоватое сияние заполнило заросли, темная листва растворилась в переливах света. Звездочки засновали над водой, почти касаясь замершей от восхищения девушки. Их становилось все больше и больше, сияющая метель закружилась над запрудой.

Ослепленная вихрем светлячков, Тайра не заметила, что под сверкающей гладью среди бликов и теней проступило светлое пятно. Птицы затихли, только журчанье падающей воды да одинокий голос лягушки сопровождали безмолвный танец ночных огней. Шмель напрягся, заворчал, потом разглядел что-то и с яростью залаял на воду. Плеснуло – и исчезло. Тайра не то увидела, не то почудилось ей – под водой лицо было. Смутное и светящееся, как в подземном озере по имени Хогга. «Остерегайтесь глубоких вод…» А запруда глубокая? Как ошпаренная, она кинулась к хижине. Шмель все оборачивался и лаял.

– Собаку свою уйми! – на пороге стояла Хасият со светильником в руках, страшно рассерженная.

– Чего ночами шляешься, русалку мою пугаешь? Ну что глаза вылупила, думаешь, они только у вас на равнине водятся? Наша запруда старая, ей лет двести, как русалке не быть? Кобеля своего привяжи, и дверь не открывай, – Хасият, кряхтя, вышла из дому, оставив растерянную Тайру в полной темноте.

Вернулась она не слишком скоро, немного успокоившаяся, но все равно продолжала ворчать:

– Захотелось девочке на светлячков посмотреть – а тут ты. Что она тебе плохого сделала, чтоб собакой ее травить?

– Ты с ней разговариваешь? – Тайра показала на окно, на Хасият и подвигала губами.

– Поговорить, что ли, хочешь? Ложись, поздно уже.

Тайра помотала головой, повторила пантомиму и изобразила руками рыбий хвост.

– Какой еще хвост? Это у крокодила твоего злющего хвост, а у девочки – ножки. Сама подумай, как я с ней говорить могу? Она шепчет что-то, а я и не слышу.

Тайра не унималась – ей хотелось развеять жуть. Вылепила в воздухе статную девицу маленького роста, показала с улыбкой на Хасият, – и снова хвост.

– Молодая когда была? Вот что тебе до этого? Ладно уж, садись, расскажу, раз все равно ты меня разбудила. Хасият поставила на стол кувшинчик с каким-то отваром, придирчиво понюхала и плеснула себе в кружку.

– Раньше-то говорила, да. Подружками мы были. Знала, что нельзя с ними дружбу водить – да так тошно мне здесь поначалу жилось, хоть сама топись. Муж меня сюда привез, а через неделю его воевать забрали, на три месяца. Вот и осталась я со свекром да свекровью. Злые они были, как демоны, ненавидели меня, что я по-ихнему не понимаю. Муж-то со мной по-ракайски говорил, а они и его не знали. Вот орет свекровь на меня, по щекам бьет – а я не пойму, чего она хочет. Уйду на плотину и плачу целый день, бывало, что и ночью убегу. Так мы и подружились. Русалки ведь – они вроде колдуний, и желание выполнят, и на вопрос ответят… Да после все навыворот получается. Вроде что просила, то и вышло: и свекор со свекровью рано померли, и муж невредимый с войны воротился, всю свою жизнь ко мне ласковый был, и дети здоровые да удачливые. Только как похоронил он родителей, так и запил; бывало, я по месяцу одна мешки с зерном ворочала. А как пятого родила, свалился он по пьянке под мельничный ворот. Хорошо, мы не совсем уж бедные были, я работника взяла, чтоб не надорваться. А у детей, слава Единому, все в порядке. Не бедствуют. И где они, дети мои? Старшую торговец увез, трое средних в столице стражниками, а младшенький со мной остался, я русалку отдельно об этом просила. Да нужна я ему, как крыса в подполе. Раз в неделю внука пришлет с кулем муки – вот и вся его забота, – Хасият смахнула пальцами слезы с ресниц, – ну а ты сходи к моей подружке завтра ночью, зовет она тебя. Только пса своего дома привяжи.

Тайра отчаянно замотала головой.

– Да не бойся, один-то разговор вреда не принесет. Раз зовет – значит надо, если ее не послушаешь, плохо будет. Она девочка добрая, но нельзя с ней ссориться. Живем-то на запруде.

Прополов огород, Тайра пошла на берег с кувшином. Сегодня запруда казалась совсем обычной, даже скучной. Ни птиц над ней, ни рыбьих кругов на воде, только белесое небо в ровной глади отражается. Никого поблизости не было, и Тайра шепотом окликнула русалку. Лучше уж днем с ней встретиться, не так страшно. Снова позвала. Что-то в тростнике шевельнулось, вот еще раз – поближе. Из травы показался бурый лягушонок, проплыл чуть-чуть и вскарабкался на лист кувшинки, глядя на Тайру.

– Русалка, я пришла поговорить с тобой!

Налетел ветерок, разбил отражения на тонкие полоски. Засвистел. У дальнего берега вскипела вода. Белый гребень с громким шипением понесся прямо к Тайре, бурля и поднимаясь все выше, ветром рвануло волосы. Пенная волна плеснула под ноги и ушла, выбросив на песок полосатую рыбку. Рыбешка забилась, перекувырнулась и прыгнула обратно в запруду. Снова тишина да гладь неподвижная. Тайра набрала воды и ушла побыстрее. Ей совсем расхотелось видеть русалку.

Старуха даже и не думала ложиться спать. Уже темнеть стало, а она затеяла печь рыбный пирог. Накрошила туда, по своему обыкновению, десяток разных трав, запах пошел – хоть сырым его ешь. В котле другие травы запарила, меду добавила целый горшочек, хитро улыбнулась – и долила полную кружку вина. Глядя на ее хлопоты, Тайра обреченно поняла, что от встречи с русалкой не отвертеться.

– Ну, иди. Пора тебе.

Эта ночь была совсем другой. Светлячки куда-то исчезли, и было совсем тихо. Иногда соловей неуверенно заводил руладу, но тут же обрывал ее. Даже лягушки молчали, только плескались у дальнего берега. А над водой поднимались высокие столбы тумана. Недавно взошедшая желтая луна просвечивала их насквозь, и было видно медленное движение волокон и сгустков их сияющих тел. Тайра переводила взгляд с одного призрачного великана на другого, гадая, который из них обратится в русалку. Столбы шевелились, меняли форму, у одного из них начали вырастать крылья.

Под ногами плеснуло, тонкие руки легли на край плотины. Одно движение – и рядом уже сидит высокая гибкая девушка. Вода с темного сарафана стекает обратно в пруд, огромные светлые глаза вглядываются в Тайру.

– Спасибо, что пришла.

– Вот, тебе Хасият передала…

Сердце птицей колотилось в горле. Тайра осторожно положила сверток и кувшинчик возле русалки. Та наклонилась, аккуратно разворачивая тряпочку, зеркально-черные волосы упали ей на колени, по прядям пробежала светлая дымка – а теперь уже волосы белые, концы потянулись вверх и тают в лунном свете, превращаясь в туман. Русалка разломила кусок пирога надвое и протянула половину Тайре.