Сожженная земля - Светлана Волкова Страница 6

Ладья поднималась на восток, вверх по течению реки. Плоское дно скользило по поверхности воды, не погружаясь вглубь. Ветер дул навстречу, но бледно-голубой парус, подобный цветом прозрачному льду, надувался против ветра и законов природы. Плоскодонка стремительно двигалась по сужающемуся руслу.

По бортам лодки сидели несколько гребцов причудливого вида. Трое цвергов — плотные, коренастые человекообразные существа ростом чуть больше метра; с длинной курчавой бородой, бугристой кожей землистого оттенка. Двое сатиров с обнаженным человеческим торсом и козлиными ногами. Огромные половые органы выпирали из шерстяной поросли, что густо покрывала тело ниже пояса. На макушке росли длинные изогнутые рога.

Были и люди среди гребцов. По сравнению с прочими диковинными созданиями в них не было ничего необычного, не считая устрашающей льдистой пленки между веками. Но такая пленка застилала глаза всем существам на лодке. Позади остальных гребцов располагались гигантские гусеницы. В древних книгах они назывались сороконожками, хоть имели три, а не четыре десятка конечностей. Гусеницы управлялись каждая с двумя веслами. Их выпуклые фасеточные глаза тоже обволакивал налет инея.

Весла гребцов порхали в воздухе и едва задевали воду. Как ветер дул против движения, не мешая парусу раздуваться в обратную сторону, так и гребцы махали веслами будто игрушками. Ни ветер, ни декоративная гребля не двигали ладью. Она плыла сама по себе, повинуясь незримой мощи.

На корме стоял мужчина. Худой и темноволосый, с серебристыми проблесками на висках — то ли седина, то ли изморозь. Его профиль напоминал хищную птицу, а между век пролегал льдистый налет, как на глазах гребцов. Его прикосновения морозили кожу, и каждый из гребцов вздрагивал, если он дотрагивался ненароком или чтобы отдать распоряжение.

Он чувствовал жгучую, тянущую нить, устремленную на восток. Его путь лежал в недра могучих гор — Восточных Столбов. Но нить тянулась еще дальше. Сквозь горы, в сердце дремучего леса. К той, с кем он связал себя непреодолимыми чарами иного мира — тонкого, прекрасного, блаженного — и беспощадного.

Теперь он понимал свою ошибку. Свое безумие. Тридцать лет назад он пережил непосильную утрату. Женщина, которую он смог полюбить — он, не знавший любви даже к родной матери, — умерла от изнурительной болезни. Честнее сказать — он сам убил ее. Их близость разрушала женщину. Но расстаться не сумели ни он, ни она.

После той утраты он принял решение больше не пускать женщин в сердце. Жить как прежде: использовать для удовольствия и выбрасывать, когда надоедали. Но познав однажды близость, тяжко изгнать из души потребность в ней. И он нашел выход. Поверил, что нашел…

Феи — бессмертная раса прекрасных, вечно юных женщин, могли дать то, в чем он нуждался. Без горя утраты. Фея разделила бы с ним весь его земной путь — каким бы долгим он ни вышел. А мужчина собирался жить долго, очень долго. Он был магом, а маги на Ремидеи обретали долголетие вместе с чародейскими навыками.

Он не учел одного. Если фея решала связать жизнь с человеком, она выбирала сама, повинуясь неподвластному влечению. Та, кого маг захотел сделать спутницей жизни, не выбрала его. И он отомстил — жестоко и уродливо. В результате получил, чего добивался: привязал к себе фею, до конца своих дней. Теперь приходилось расплачиваться за опрометчивый поступок.

Впрочем, он не жалел. Он собирался найти выход, найти решение. Маг никогда не сдавался обстоятельствам — не сдастся и на этот раз. Настигнет беглянку, куда бы она ни ушла. Даже в другой мир, свое тонкое пространство, недоступное для него. Должен быть способ.

А может, проникать в тонкий мир не придется. Нить между ним и жертвой его мести была слишком плотной. Слишком горячей. Так не должно быть, если фея ускользнула в Элезеум. Она сейчас в этом мире. В лесу за Восточными Столбами, а не в своем зачарованном пространстве. Здесь — а значит, доступна для него.

И могла быть только одна причина, почему она сейчас на Ремидее. Тонкий мир отверг ее. Лишь в одном случае Элезеум отвергал своих дочерей — если они вынашивали в чреве смертного. Младенца-мальчика.

Осознав это, мужчина подчинил мощь притяжения стальной воле. Решение принято — найти и вернуть. Теперь это дело времени. Сейчас его путь лежит в горы, а не через горы. Его жизнь принадлежит не ему… Пока. Он намерен это изменить. Не сразу. Понадобится долгое усердное служение, чтобы заслужить право распоряжаться своей жизнью. И он собирался служить. У него не было выбора. Та, в чей чертог он направлялся, могла отнять его жизнь так же легко и молниеносно, как даровала.

Навстречу ладье приближалась отвесная скалистая стена. Восточные Столбы — могучая цепь горных хребтов — прорезали Ремидею с севера на юг и напрочь отсекали треть материка от западной ойкумены. Река вытекала из-под каменного подножия скалы, словно струилась из-под серого занавеса. Ладья не остановилась и не замедлила ход. Она прошла прямо сквозь каменную стену, ее очертания медленно входили в очертания скалы, а затем и вовсе растворились.