Невский Дозор - Никита Аверин Страница 6

Обычно в целях экономии я брал билет на сороковой, «детский» сектор. Вокруг меня сидели обычные люди, грызли семечки и попивали тишком портвейн через соломинку. Никаких флагов или пускания «волн» на трибунах. Тогда подобное поведение считалось некультурным и даже хулиганским. Сложно поверить, но за одно только громкое подбадривание любимой команды можно было оказаться в отделении милиции.

Сейчас же все стало совсем иначе. На футбол ходили большими компаниями, предварительно собираясь в пабах или кабаках и накачиваясь там пивом. После чего с песнями и флагами выдвигались в сторону стадиона.

Если подняться на вертолете и посмотреть на стадион с высоты птичьего полета, подумал я, то раскинувшаяся на земле панорама будет напоминать один из клипов немецкой рок-группы «Rammstein». Сотни или даже тысячи маленьких букашек собираются в единую бурлящую сине-бело-голубую реку, которая позже распадается у турникетов на входе на десятки ручейков, утекающих внутрь стадиона.

Тем временем людской поток уже вынес меня из чрева метро на поверхность. Подъезды к стадиону, как это обычно и бывало, были перекрыты кортежами ОМОНа, поэтому я только порадовался своему решению не брать машину. Вместе со мной на стадион тянулись галдящие возбужденные толпы. Людские эмоции выплескивались через край. Сегодня сумеречный мох наестся досыта.

– Травка зеленеет, солнышко блестит, самый лучший в мире футбольный клуб «Зенит»! – заорал кто-то у меня над ухом, заставив вздрогнуть от неожиданности.

Я никогда раньше особо не задумывался над тем, что движет этими людьми. Жажда зрелищ, чувство единения с толпой или искренняя любовь к футболу? Наверное, все сразу.

И сейчас я оказался частью этой толпы, хоть и старался держаться в стороне от основного потока шумных фанатов. Движимый единой силой, очень скоро я добрался до центрального входа на стадион. Но прежде чем попасть на трибуну, следовало пройти досмотр.

Здесь тоже многое изменилось со времени моего последнего похода на футбол. Если раньше любители футбола просто покупали билет и показывали его на входе на стадион, то сейчас огромная толпа зрителей дробилась на несколько потоков на гостевые и домашние трибуны с помощью рамок металлоискателей под пристальными взглядами сотрудников полиции, омоновцев и кинологов с собаками.

В руках у одного из представителей правопорядка я заметил увесистую пластиковую папку с файлами. Полицейский выборочно останавливал кого-нибудь из проходящих болельщиков, в основном молодых парней крепкого телосложения, сверялся с чем-то в своей папке, кивком велел проходить дальше, останавливал следующего и повторял процедуру. Заинтересовавшись, я на мгновение остановился за спиной у полицейского и заглянул в папку. В файлах оказались черно-белые фотороботы неотличимых один от другого мужчин, чьи лица укрывались за натянутыми на пол-лица платками и глубокими капюшонами. Интересно, кого полицейские рассчитывали поймать по столь невыразительным фотороботам?

Показав пропуск у служебного входа, я оказался внутри коридора, ведущего к так называемой смешанной зоне, предназначенной для телевизионщиков и прессы. Здесь на некоторое время удалось вздохнуть с облегчением, отделившись от возбужденной толпы.

Между клубами, которым сегодня предстояло выйти на поле, соперничество было уже легендарным, а противостояние фанатов непримиримым, так что страсти предстояли нешуточные.

Наконец я вышел из коридора, и шум стадиона оглушил меня. Поздоровавшись с некоторыми знакомыми фотографами и заняв свое место, я неторопливо расчехлил камеру, подобрал объектив и, прицелившись, побродил видоискателем по трибунам с противоположной стороны поля, делая пробные снимки. На первый взгляд ничего необычного: яркие флаги, плакаты с кричалками, рогатые шлемы, размалеванные щеки разгоряченных алкоголем болельщиков. Обычные люди давали выплеск эмоциям.

Вот в фокус попала черная шляпа, и я на секунду задержался, с улыбкой признав в ее обладателе Боярского. Естественно. Уж кто-кто, а он-то ни одного матча своей любимой команды не пропускал. За секунду до того, как я нажал кнопку спуска затвора, Михаил Сергеевич знаменитым жестом поправил усы и с улыбкой поднял руку, кого-то приветствуя в толпе.

В этот момент над стадионом разнесся голос комментатора, объявивший о выходе на поле команд, и я содрогнулся от громоподобного ора. Обернувшись, я обнаружил, что Драгомыслов на этот раз определил меня как раз под печально знаменитой тринадцатой трибуной, болельщики которой славились необузданным нравом и практически после каждого матча попадали в выпуски новостей.

На поле вереницей потянулись спортсмены обеих команд, держащие за руку детей. Выстроившись друг напротив друга, они пропели гимн, капитаны команд обменялись рукопожатиями, и по свистку рефери игра началась.

Не особо понимая, зачем меня сюда прислал Драгомыслов, я поначалу просто снимал игру, благо место мне выпало более-менее удачное. Ловил в объектив красивые передачи, напряженные движения вратарей и, несколько раз обернувшись, снял трибуну, на которой выделялась группа накачанных здоровяков. Один из них, обладатель барабана, остервенело бил в него большими колотушками. Заводящий, бритоголовый мужик лет сорока, затянул кричалку:

– «Зе-нит», тум-тум-тум! «Зе-нит», тум-тум-тум! Оле! Оле-оле-оле-е-е…

Толпа поддерживала заводящего, лицо которого было ярко раскрашено в цвета сине-бело-голубых, дружными хлопками и подпеванием. По его сигналу болельщики бросали в воздух сине-бело-голубой серпантин, осыпавшийся словно снег на головы представителей прессы. Честно, это меня немного раздражало, и я, отвернувшись, вновь сосредоточил свое внимание на поле. А фанаты на своем вираже продолжали горланить:

– Сине-бело-голубые, хей-хей!

Минут двадцать все шло своим чередом, и я даже уже начал скучать, как вдруг ситуация на поле стала резко меняться.

«Зенитовцы» зазевались, и нам впечатали первый гол. Это вызвало громкий разочарованный стон на трибунах. Не отрываясь от камеры, я увидел, как Боярский досадливо хлопнул себя по коленям. Не являясь ярым поклонником футбола, я особых переживаний не испытал. Игра есть игра. Тем более наши уже давненько не блистали хорошей игрой.

Но еще через двадцать минут, к концу первого тайма, Роман Павлюченко из «Спартака» пошел в атаку на наши ворота и пробил второй гол. Там была явная штанга, мяч летел по кривой, но рефери засчитал москвичам очко.

Игру временно остановили, но трибуны взорвались таким агрессивным ором, что у меня заложило уши. Я обернулся.

– Несправедливо!

– Че за фигня…

– Слепой, что ли, там штанга была…

Отдельные реплики, крики, обрывки фраз, мат, искаженные лица, все смешивалось в чудовищную какофонию, словно передо мной была не толпа народа, а одно обезумевшее от ярости существо. Это были даже не лица, а маски с раззявленными ртами и безумным взглядом, потрясающие кулаками. Барабанщик-заводила от переполнявших его эмоций выронил свой зажатый между ног инструмент, и тот, подпрыгивая, покатился вниз по ступеням лестницы. На него никто не обратил внимания.