Чаша гнева - Дмитрий Казаков Страница 6

– Великолепно, – покачал головой брат Анри. – Не знаю, какой ты монах, но трубадур отменный!

– Благодарю вас, мессен, – ответил Гаусельм, утоляющий жажду вином из кружки. – Мне продолжать?

– Конечно!

Струны вновь зазвенели. Монах запел:

Хоть это и звучит не внове,

Претит мне поза в пустослове,

Спесь тех, кто как бы жаждет крови,

И кляча об одной подкове;

И, Бог свидетель, мне претит

Восторженность юнца, чей щит

Нетронут, девственно блестит,

И то, что капеллан небрит,

И тот, кто, злобствуя, острит [34].

Злые и едкие строки словно сами вползали в сердце, заставляли запоминать себя. А трубадур изощрялся, изыскивая все новые и новые предметы для собственного отвращения:

Претит мне долгая настройка

Виол, и краткая попойка,

И поп, кощунствующий бойко,

И шлюхи одряхлевшей стойка;

Как свят Далмаций, гнусен тот,

По мне, кто вздор в гостях несет;

Претит мне спешка в гололед,

Конь в латах, пущенный в намет,

И в кости игроков расчет.

После этой строфы слушатели оживились. Послышался смех. А монах все продолжал петь:

Но чем я полностью задрочен,

Что, в дом войдя, насквозь промочен

Дождем, узнал, что корм был сочен

Коню, но весь свиньей проглочен;

Вконец же душу извело

С ослабшим ленчиком седло,

Без дырки пряжка и трепло,

Чьи речи сеют только зло,

Чьим гостем быть мне повезло!

Повисла напряженная тишина.

– Я полагаю, монах, что песня написана не специально к этому случаю? – спросил брат Анри, улыбаясь.

– Увы, нет! – дерзко ответил Гаусельм. – Про тамплиеров я придумал бы что-нибудь другое! Про вас входит немало гнусных слухов, но в болтливости и злоречии Орден Храма не смел обвинять никто!

– А в чем же нас обвиняют?

– Кто я такой, чтобы хулить людей, оказавших мне благодеяние? – монах хитро улыбнулся. – Я лучше расскажу небольшую историю. Один клирик сказал блаженной памяти королю Ричарду [35]: государь, три ваших дочери помешают вам достичь престола Божия, гордость, сладострастие и корыстолюбие. Король же рассмеялся и ответил: я уже выдал их замуж, первую – за тамплиеров, вторую…

– … за черных монахов, а третью – за белых монахов, – завершил фразу брат Анри. – Ты прав в том, что некоторые наши братья возгордились, но и твои небезгрешны. Но оставим эту тему, и не станет она нашим Жизором [36]. Выпей еще вина и расскажи, отчего такой прекрасный певец, как ты, пошел в монастырь? Несчастная любовь?

– Увы, все не так романтично! – ответил Гаусельм, вытирая рот рукавом. – Славы и известности я добился при дворе маркиза Бонифачио Монферратского. Пока я жил под его покровительством, я не ведал нужды, и мог писать язвительные песни против других сеньоров! Но маркиз решил послужить делу Христа [37], и завоевал себе земли в Латинской империи! Пришлось мне искать нового покровителя. Но сеньоры, обиженные моими насмешками, гнали меня прочь, а что толку петь перед простолюдинами? Вот я и вынужден был скрыться в монастыре!

– Где не усидел! – вступил в разговор Робер.

– Это точно, о язвительнейший среди юношей, – Гаусельм усмехнулся, в глазах его плясало веселье, – скажите мне свое имя, чтобы я мог поминать его в молитвах!

Робер смутился под насмешливым взглядом трубадура. Он не знал что ответить, и вопросительно посмотрел на старшего собрата по Ордену. Тот загадочно улыбался и молчал.

– Нет, поступим по-другому! – неожиданно воскликнул монах. – Сделаем из этого развлечение! Вы опишете мне свой герб, а я узнаю, из какого вы рода!

– Рыцарь, вступая в Орден, отказывается от своего герба ради алого креста, – покачал головой брат Анри, – но я думаю, не будет большого греха, если мы развлечемся блазонированием [38].

– Хорошо! – Робер с вызовом взглянул в темные глаза монаха. – Угадывай! На алом поле два золотых пояса.

– В этом нет ничего сложного, – Гаусельм изобразил на лютне нечто торжественное. – Этот герб знает любой, читавший Бенуа де Сент-Мора [39]! Это герб рода де Сент-Сов. И судя по тому, что старый барон умер два года назад, и старший сын наследовал ему, то вы – младший сын, Робер!

– Все верно! – молодому рыцарю осталось только развести руками.

– И что же толкнуло вас вступить в Орден? Отсутствие наследства? – Гаусельм был любопытен, как всякий трубадур.

– Нет, – Робер улыбнулся. – Брат готов был выделить мне фьеф. Но у нас до сих пор поют о подвигах Тафура [40]и Готфрида Бульонского!

Трубадур улыбнулся.

– Попробуй со мной, – вступил в разговор брат Анри, глаза его горели, а на лице был написан азарт. – На серебряном поле три лазурных льва!

– О, это сложный герб, клянусь Святым Марциалом! – монах задумался. – Ни на одном из турниров, которые мне довелось посетить, сопровождая своего покровителя, я никогда не сталкивался с подобным!

– И неудивительно, – брат Анри покачал головой, губы его сложились в горькую усмешку. – Тем, кто живет в замке, над которым веет такое знамя, не до турниров! Зачем они, если есть г лучшее развлечение – война!

– Значит – Овернь, – Гаусель отхлебнул вина. – Где еще любят войну больше, чем турниры? Род де Лапалисс?

– Верно, – покачал головой брат Анри. – Мой двоюродный брат владеет замком и носит титул, если еще не сложил голову в очередной сваре! А меня ты видеть на турнирах не мог, поскольку я ушел в Орден задолго до того, как кто-то узнал о трубадуре Гаусельме Файдите!

– И когда же это случилось? – поинтересовался монах.

– Давно, – неохотно ответил рыцарь. – После того, как на моей родине были перебиты наглые мятежные вилланы, назвавшие себя Войском Мира [41]. Два года толпы их ходили по всей Оверни, истребляя разбойников и всех тех, кого они объявляли разбойниками. Клянусь святым Отремуаном, земля была залита кровью. В той войне погиб мой дед. Двоюродный брат при поддержке графа захватил фьеф. Мне оставалось только бежать, как можно дальше. И с тех пор я служу Ордену, и только Ордену!