Белый дракон. Разрубленное небо - Александр Логачев Страница 6

Черное с желтым — это были цвета рода Кумазава. Конечно, и у других самурайских домов могли быть такие же цвета. Однако упомянутые Рётаро женские носилки не оставили у Артема никаких сомнений — «к нам едут Кумазава». Причем оба Кумазава — брат и сестра. Особенно, конечно, обрадовали Артема эти самые женские носилки.

Чего уж там себя обманывать — одной из причин его хронической хандры (а кто знает, может, и вообще главнейшей причиной) как раз и было отсутствие рядом Ацухимэ.

Он ведь так и не видел ее с тех пор, как отправился на побережье встречать монгольские корабли. Тогда он еще, помнится, умилялся сусальности этой истории: рыцарь отбывает в дальний поход, а дама сердца машет вслед платочком и по ее щеке катится крупная, родниково-прозрачная слеза.

Ага, катилась по ее щеке слеза, как же! Точно так же она роняла слезы, как дожидалась его возвращения!

Как выяснилось, Ацухимэ на следующий же день покинула замок и отправилась в столицу. Хорошо еще, что ушла не тайком и не в одиночку. А с нее бы сталось! Однако на этот раз благоразумие (и это чертовски удивительно!) не покинуло представительницу рода Кумазава — она взяла не только лошадь, но и провожатых из числа самураев — из тех, что Артем оставил для охраны замка. За два дня они добрались до города Химедзи, что находится на полпути в столицу. Там по настоянию госпожи остановились на постоялом дворе, чтобы дождаться известий с побережья.

Известия о победе над монголами разнеслись по городам и весям со скоростью необычайной (ну, надо думать, событие-то эпохальное, доселе страна Ямато не знала ни иноземных нашествий, ни, соответственно, и отражений таковых!). Едва вести достигли города Химедзи и постоялого двора, как Ацухимэ велела не мешкая собираться в дорогу. Они продолжили путь в Хэйан. В столице, передав дочь рода Кумазава с рук на руки представителям дома Кумазава, самураи без промедления выступили в обратный путь.

Честно говоря, Артема удивило, что Ацухимэ не стала дожидаться его возвращения. И удивило неприятно. А ему казалось, что между ними зарождается что-то похожее на взаимность, вспыхивает та пресловутая искра. Он долго изводил себя вопросами: «Почему? Почему она сбежала? Или я для нее был только соратником по борьбе? Всего лишь случайным спутником, с которым какое-то время было по пути? А как только дорожки разошлись — из сердца вон?»

Но пойди найди ответы на эти непростые вопросы. Для того надо в равной мере постигнуть и тайны женской души, и причудливость японского образа мыслей. То и другое нелегко. Короче говоря, оставалось только тешить себя слабой надеждой, что Ацухимэ бежала не от чего-нибудь другого, а от своих чувств к нему, гайдзину по имени Артем. А вдруг и вправду в девичьей душе разгорелась нешуточная борьба между чувствами и долгом? И некогда принятое ею решение оставаться, как она это сама называла, «чистой» во имя служения своей стране на ответственном посту домоправительницы сёгуна или кого-то в этом роде уже не казалось ей правильным выбором? Испугалась, что не сможет устоять перед искушением, и сбежала…

Выяснить у самой девушки, что да отчего, не представлялось возможным. А как тут выяснишь? Только при личной встрече или письмом. Сама Ацухимэ ни в Ицудо, ни в иные города этой провинции не наведывалась… впрочем, как и Артем в японскую столицу.

Нет, оно бы, конечно, было бы небезынтересно посетить столицу страны Ямато. Любопытно было бы поглядеть, как выглядит главный город древней Японии, чем, понимаешь, живет и дышит. Одним глазом взглянуть на императора. Чего-чего, а средств на такую прогулку новоявленному даймё и тайному покровителю всех игорных заведений своей провинции хватило бы с избытком. В битком набитый аристократами Киото он заявился бы не занюханным провинциалом на старой кляче, а вполне пристойно упакованным, конкурентоспособным самураем.