Наследие ван Аленов - Мелисса де ла Круз Страница 6

БЛИСС

Каждый день после того утра на вершине Корковадо — «горбатойгоры» в переводе с португальского — Блисс приходилось задавать себе три важныхвопроса. «Кто я? Где я? Что со мной произошло?»

Она принялась это проделывать вскоре после того, какоднажды, проснувшись, обнаружила, что не может вспомнить, отчего ей такпечально. На следующий день она не смогла вспомнить, единственный она ребенок всемье или нет. Но всерьез она испугалась в тот день, когда посмотрела в зеркалои ей показалось, что она видит кого-то чужого. Она понятия не имела, кто этарыжеволосая девушка.

Тогда-то ей и пришла в голову идея каждое утро задавать себеэти три вопроса.

Если она не воспользуется случаем вспомнить, кто она такая,Посетитель полностью возьмет над ней верх. И настоящая Блисс Ллевеллин, тадевчонка, что однажды провалила экзамен на вождение автомобиля, который сдавалана старом, еще пятидесятых годов, «кадиллаке» с открывающимся верхом, исчезнетокончательно. Даже то полустершееся воспоминание о ней, что еще цеплялось закрохотный уголок ее сознания.

Итак, они находятся в Хэмптонсе. Сейчас утро. Она встала.Пора завтракать. Слуга зовет ее. Нет. Не слуга — ее отец. Слугой Форсайтаназывает Посетитель, а не она. Порой такое случается. Иногда оказывается, чтоона отчетливо слышит Посетителя. Но потом дверь захлопывается, и она сноваоказывается за этой дверью, в темноте, отрезанная от мира. Посетитель получилдоступ к ее прошлому, ко всей ее жизни, а она к его — нет. Его разговоры сФорсайтом происходили за закрытой дверью; его мысли были покрыты мраком.

Какая-то ее часть радовалась, что Посетитель больше неразговаривает с ней. Ей смутно помнилось, что прежде они изредка переговаривалисьдруг с другом, но ныне это прекратилось. Теперь это сменилось тишиной. Девушкапонимала: это потому, что ему больше не требуется общаться с ней, чтобы взятьее под контроль. Он привык захватывать власть во время ее помрачений сознания,но теперь он не нуждался в них, чтобы делать все, что ему заблагорассудится. Они так был у руля.

Однако же, с другой стороны, ее не выбросили на обочину. Онаверно ответила на первый вопрос.

Она — Блисс Ллевеллин. Дочь сенатора Форсайта Ллевеллина ипадчерица покойной Боби Энн Шеферд. Она росла в Хьюстоне, до тех пор пока ихсемья не переехала на Манхэттен, вскоре после того, как ей исполнилосьпятнадцать лет. Она училась в школе Дачезне, расположенной на Девяносто шестойулице, и больше всего любила выступать с группой поддержки на футбольныхматчах, ходить за покупками и работать фотомоделью.

«О боже, я же прямо блондинка из анекдотов», — подумалаБлисс.

Нет, в ней наверняка должно быть что-то более существенное.

Так, ладно. Начнем сначала... Ее зовут Блисс Ллевеллин, иона выросла в большом, великолепном доме в Ривер-Оукс, районе Хьюстона, но еелюбимым местом в Техасе было дедушкино ранчо, где она носилась верхом по ковруцветущих прерий. В школе ее любимым предметом была история искусств, и онанадеялась когда-нибудь стать хозяйкой собственной художественной галереи илисотрудником Метрополитен-музея.

Она — Блисс Ллевеллин, и прямо сейчас она находится вХэмптонсе. Хэмптонс — престижный поселок на берегу, в двух часах езды отМанхэттена (или как там сложится с пробками на дорогах), куда жители городаудаляются, «чтоб глаза мои ничего этого не видели», лишь затем, чтобы уткнутьсяносом во все то же самое. Август в Хэмптонсе такой же замечательный, каксентябрь в Нью-Йорке. В те времена, когда она была еще просто Блисс, а не сосуддля зла (или СДЗ, как она мысленно это называла, когда ей хотелось посмеятьсянад ситуацией, а не плакать), мачеха как раз в это время волокла их отсюдапрочь, потому что «так принято».

Боби Энн была просто помешана на том, что принято и что непринято, и составляла целые списки того и другого; можно было подумать, что впрошлой жизни она была редактором модного журнала. Как ни печально, Боби Эннвечно изо всех сил старалась быть модной, а в результате у нее все выходилоровно наоборот.

Сознание Блисс заполонили картины ее последнего настоящеголета в Хэмптонсе. Она была спортивной девушкой и эти три месяца ездила верхом,ходила под парусом, играла в теннис и осваивала серфинг. В том году она сновасломала правое запястье. Первые три раза это происходило из-за спорта — лыж,парусного спорта и тенниса. На этот же раз причина была дурацкая, чистохэмптонская. Она споткнулась в своих новых туфлях от Лоубоутина, на платформе,и подставила руку, приземляясь.

Теперь, когда она ответила на первый и второй вопросы вподробностях, ей не оставалось ничего иного, как перейти к третьему. И третийвопрос всегда оказывался самым трудным.

«Что со мной случилось?»

Плохие вещи. Ужасные вещи. Блисс почувствована, чтохолодеет. Даже странно, как она все еще способна что-то чувствовать, при том,что у нее сохранились лишь воспоминания о том, что значит быть живой, и что всеее чувства медленно умирали. Она ощущала свое призрачное тело, а когда онаспала, ей снилось, что она по-прежнему живет обычной жизнью: ест шоколад,гуляет с собакой, слушает, как дождь стучит по крыше, ощущает щекой мягкостьнаволочки.

Но она не могла сосредоточиться на этом. Сейчас существоваливещи, которые она вспоминать не хотела, однако же нужно было заставить себя ипопытаться вспомнить.

Она вспомнила их квартиру в городе, вспомнила, какпривратник в белых перчатках называл ее «мисс» и всегда следил, чтобы ее пакетыпоскорее подняли наверх. Она вспомнила, как заводила друзей в школе, как МимиФорс взяла ее под крылышко и посмеялась над ее белой кожаной сумкой. Мимиодновременно и покровительствовала ей, и ставила ее в неловкое положение. Новедь у нее были и другие друзья, правда же? Да, конечно, были. Шайлер ван Ален,ставшая ее лучшей подругой, милая девушка, даже не подозревавшая, насколько онасильна — и насколько красива, и Оливер Хазард-Перри, парень из краснокровных,отличавшийся склонностью к мрачному юмору и безукоризненным гардеробом.

Она помнила вечер в клубе, сигарету, выкуренную в переулке,и какого-то юношу. Она встретила юношу. Черноволосого юношу, бессильнообвисшего у нее на руках. Дилан Вард. Блисс оцепенела. Дилан мертв. Теперь онавспомнила все. То, что произошло в Рио. Все. Убийство. Лоуренса. Как она бежалавниз по склону, прочь от Шайлер с Оливером, потому что не хотела, чтобы онивидели ее лицо. Чтобы они увидели, кто она на самом деле.

Орудие Серебряной крови.

Она вернулась вместе с Форсайтом в Нью-Йорк на похороны БобиЭнн. Точнее, на поминовение, потому что хоронить было нечего, как и в случае спрочими усопшими членами Совета. От Боби Энн не осталось ничего, даже прядиосветленных волос. Вместо гроба у алтаря поставили огромный увеличенный снимок.Фотограф запечатлел мачеху в лучший момент ее жизни — когда ей посвятили целуюстатью в светском журнале.