Одинокий дракон. Последний повелитель - Павел Шумил Страница 6

— Что я, совсем глупая? Дождя ведь четыре дня не было. Я бы дождалась дождя, и со следующего дня…

— Тогда, может, не всё потеряно. Подумать надо.

— Ты поможешь мне магистра убить?

— Тебе сколько лет?

— Четырнадцать.

Последний браслет наконец разваливается на две половинки. Женщины, конечно, любят приуменьшать возраст, но ей–то зачем?

— Посмотри мне в глаза.

— Ну… через два месяца будет.

Кто сказал, что акселерацию изобрели в двадцатом веке?

— И в кого ты такая кровожадная?

— В дедушку, — стягивает с напильника рукоятку, взвешивает на ладошке и с разворота запускает в столб.

Смотрю на столб — напильник торчит под прямым углом, а до столба больше десяти метров. Смотрю на неё. Сосредоточенно зализывает на ладошке сорванную мозоль. Всё понял, чешуйчатый? Скоро эта амазонка будет выгуливать тебя на поводке.

— Мастер Дракон, а когда драконы ужинают?

Началось! Боже, за что мне такое наказание? Ну почему я не отнёс её к Титу Болтуну?

— Ты умеешь разводить огонь?

— У меня огнива нет.

Мясо добыл я. Молоденького лося. Соль есть. Каменная. Я её лизал, но Лире об этом говорить не буду. Пусть думает на лосей. Ведро взял из мастерской. Ручей — вот он. Костёр сложила Лира. Остаётся найти коробок спичек. Или зажигалку. Или сварочный пистолет. На худой конец сошёл бы папуас из Австралии. Сижу, думаю, задумчиво обгрызаю берёзовое полешко.

— Я думала, ты сейчас огнём дунешь, и всё.

— Индюк тоже думал, да в суп попал…

— А кто такой сэр Индюк?

— Сэр Индюк очень похож на сэра Петуха, но вкуснее и супа из него больше получается.

— Я есть хочу, а тебе только бы посмеяться.

— Будем добывать огонь трением. Нужна верёвка.

Недоверчиво смотрит на меня, потом поворачивается спиной, задирает платье и сматывает с талии кожаный ремешок.

— Такая подойдёт?

Расщепляю сухое полешко, формирую клыком в каждой половинке по лунке. Выбираю нетолстый сук попрямей, обламываю лишнее и заостряю концы. Матчасть готова. Кладу полешко на землю, прижимаю лапой. В лунку вставляю сук, накрываю второй половиной полена.

— Обмотай сук в два оборота и дёргай за концы туда–сюда.

Не может быть, чтоб папуас с такой работой один справлялся. Дым идёт вовсю, но у нас заняты две руки и четыре лапы. Наконец Лира ногами запихивает в лунку мох, обжигается, вопит, но держит. Дым сменяется язычками огня, которые тут же гаснут. Лира раздувает искорки и разводит костёр.

— Здорово! У нас в деревне никто так не умеет! А правда, что драконы всё на свете знают?

— Неправда. Драконы знают ровно половину всего на свете.

Тихий час после ужина. Лиру отправил стирать платье. Сам лежу на спине, грею брюшко в лучах заходящего солнца. Вернётся, посмотрю, хорошо ли умеет выделывать шкуры. Я совсем не умею. Один раз попробовал. Вся шерсть вылезла, кожа затвердела как фанера. При попытках согнуть ломалась. Так и не удалось сделать занавеску. Всю зиму ночевал в чулане. Там в любой мороз выше нуля, сама гора греет. Но — темно. Поэтому и назвал — чулан. Почему я такой ленивый? Жареное мясо в десять раз вкуснее берёзового полена. Суп — хуже: бульон неплохой, но чего–то не хватает. Морковку бы сюда, картошечки, бобов. И остыл к тому же, пока ложки делали. О ложках мы забыли.

— Ли–и–ра! Что вы в суп кладёте кроме мяса?

— Мы мясо только по праздникам кладём. А так картошку.

На–ша милая картошка–тошка–тошка–тошка. Пи–онерский идеал! Семейство паслёновых. Привезена в Европу из Америки. Сначала — картофельные бунты, потом — основной продукт питания. Всё помню! Нет, ошибка в логике. Я же не помню, чего не помню. Если взять бочку из мастерской, снять крышку, получится кастрюлька для меня. Только сначала насыпать туда сухого песка и камешков и покатать по берегу. Ржавчину удалить. Так раньше кольчуги чистили. То есть, сейчас чистят. Картошку будет Лира чистить. Готовить — женское дело. Нет, Лира эту кастрюльку за два дня не одолеет. Неважно. Молодую картошку чистить не надо, а до старой дело не дойдёт. На посев займу у Тита Болтуна. А кто поле пахать будет? Я вместо трактора? Нет уж, дудки… Несолидно. Раскорчевать помогу, но пусть сами сажают. У Тита жеребчик рыцарских кровей подрастает. Тяжеловоз, что ли. Как там Колумб? Ещё жив, или помер? Может, слетать, посмотреть? Познакомлю Лиру с живым Колумбом. В каком году помер Колумб?

— Ли–и–ра! Какой сейчас год?

— Тысяча сто двадцать шестой от пришествия.

Не помню такого летоисчисления. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Шекспир. Гамлет.

— А от рождества Христова какой?

— Прибавь восемьсот лет. Тысяча девятьсот двадцать шестой.

Минуту лежу, пытаясь сопоставить факты, потом резко переворачиваюсь и принимаю боевую стойку. Чешуя стоит дыбом, в животе холод.

Не было в двадцатом веке инквизиции. Сталин был, Гитлер был, Пол–Пот был, инквизиции не было. В моём мире не было. А в этом — есть. Этот мир — не мой. Чужой, незнакомый, опасный. Здесь насилуют женщин, выкалывают глаза грамотным, сжигают на кострах девочек — и всё по закону! В двадцатом веке. А какая, собственно, разница? В моём мире сжигали в пятнадцатом. Разница в том, что я НИЧЕГО не знаю об этом мире. Все мои знания относятся к моему миру. Здесь даже законы природы другие. Здесь драконы водятся. Стоп. Почему я решил, что тот мир, который я помню, мой. Потому, что я его помню. Потому, что я не помню другого. А много я вообще помню? Как меня зовут? Не помню. В каком году родился? Не помню. Мой мир тот, в котором я живу. Аксиома. В том мире драконы не водились. Там водились летающие тарелки. За тарелками охотились любители нездоровых сенсаций и войска ПВО. В этом мире нет тарелок, зато есть дракон. За которым охотятся Титы Болтуны, сопливые амазонки и скоро будет охотиться церковь. Или рыцари. Вопрос: почему я живу в этом мире, а помню тот? Вопрос номер два: почему я вообще живу в этом мире? Вопрос номер три: какая связь между мной и Замком Повелителя Всего?

— Церкачи? — Лира напряжённо пытается проследить мой взгляд. В руке — топор. Ну просто Чингачгук — охотник за скальпами.

— Белки.

Оба расслабляемся. Буду изучать свой мир. Завтра.

— Как тебе удалось от церкачей ремешок спрятать?

— Ловкость рук и никакого мошенничества!

— Серьёзно? Ножик нашли, а ремешок — нет?

— Если серьёзно, они хотели, чтоб я сама на этом ремешке удавилась. Чтобы на костёр не идти.

— А ты?

— А я надеялась, что меня сержант с солдатами спасут. Но их, наверно, отослали подальше. Я никого из знакомых не видела.