Огонь блаженной Серафимы - Татьяна Коростышевская Страница 6

— Я тогда еще с зубами был!

— Не махал бы палицей, с ними бы и оставался! Юлий Францевич, налицо превышение служебных полномочий.

Я открыла глаза и застонала. Ничего не болело, стонала для порядка и для подчеркивания своего страдательного статуса.

— Где я?

— Серафима? — Геля склонилась надо мной, заслонив свет настольной лампы. — Голова болит? Мутит? Сколько пальцев видишь?

— Нисколько, ты мне свет заступила.

— Не бил я ее по голове, — шепелявила фигура в дальнем углу. — А палицей по привычке замахнулся.

— Вон! — Канцлер вытолкал беззубого за дверь.

Я с помощью Гели села на твердом диване, осмотрела кабинет, в котором кроме диванчика были лишь стол с лампой под зеленым абажуром, плотные шторы на окне и два стула. Один хозяйский, другой для посетителей. Ножки последнего оказались приколочены к полу, и на него направляла луч света лампа.

Подозреваю, что господин канцлер планировал барышню Абызову не на диванчике раскладывать, а на приколоченном стуле держать. Диванчик у него для других барышень задуман. Я даже начинала догадываться для которых.

— Евангелина Романовна, голубушка вы моя, — сюсюкал Брют, — накажу разгильдяев примерно, уж будьте покойны. Мне всего лишь с Серафимой Карповной побеседовать хотелось, а эти дуболомы разницы между арестом и приглашением понять не смогли.

Артритными пальцами Юлий Францевич убрал от Гелиного лица выпавший из прически локон. Я многозначительно кашлянула, напомнив о своем присутствии.

— Вот и подруга ваша в себя пришла. Не правда ли, Серафима Карповна?

— Желаешь о бесчинствах тайного приказа в канцелярию донести? — спросила Евангелина деловито.

— Не желаю.

— Перфектно. Тогда я в приемной тебя дождусь. Его высокопревосходительство обещал долго не задерживать, чтобы мы на фильму не опоздали.

Когда надворная советница Попович покинула строевым шагом кабинет, канцлер угрожающе обернулся:

— Зачем пожаловала?

— И не хотела даже, — пожала я плечами, — подчиненные ваши меня сюда затащили.

— Ты мне куражиться брось! Почему ты в Мокошь-граде? Сумасшедший Артемидор выгнал?

— На вакации отпустил, с родственниками повидаться. На Рождество обратно отбуду.

— Что постичь успела? В чужие сны проникать можешь?

— Не могу. Учитель сказал, рано мне еще с тонкими мирами работать, и сновидческие способности запер от греха.

Брют походил по кабинету из конца в конец:

— Получается, ты сейчас для меня бесполезна… Зачем в чародейский сыск проникла? Встречи с Иваном своим искала? Так я тебе сразу обскажу, чтобы ты лишнего не думала. Докладывали мне, что господин Зорин к кузине твоей женихается.

— Совет да любовь, — умилилась я фальшиво. — Только вы уж, Юлий Францевич, зятя моего будущего заботою не оставляйте. Мы же про конкретного человека договаривались, а не про его при мне роль.

— Наглая ты девка, Серафима. — Брют устало опустился на диван рядом со мной. — Но это ничего, это терпимо… Ну раз все равно в столице гостишь, будет у меня тебе задание.

— Вся внимание.

— К жениху присмотрись, будь любезна. Да не к чужому, Серафима, к своему. Анатолий Ефремович тревожить меня стал.

— Князь Кошкин? И что с ним не так?

— Если б знал, ты бы не понадобилась. У меня что-то такое… — канцлер пошевелил в воздухе пятерней, — …на уровне ощущений.

Ссориться с начальником Тайной канцелярии не хотелось. Тем паче что задание его представлялось необременительным. Искать встречи с Анатолем я не собиралась, но, ежели он сам пожелает визит нанести, отчего б не присмотреться.

— Через пару дней тебя в приказ приглашу для отчета.

— Если без палок и арестов, явлюсь с удовольствием.

— Ну так ступай! Гелюшка, поди, тебя заждалась.

Евангелина Романовна вертелась перед настенным зеркалом и пыталась наживо приметать оторванный воротничок.

— Не уберегла мундира, — пожаловалась она. — Но, к чести моей, их четверо было.

Она воткнула иглу в подушечку в форме сердца, после засунув ее в верхний ящик секретарского столика.

— Отпустил тебя его высокопревосходительство? Тогда поспешим.

У подъезда ожидал нас приказной извозчик. До фильмотеатра домчались за три минуты.

— Что канцлер от тебя хотел? — спросила чиновница, когда мы входили в нарядно украшенное фойе.

— Службой озадачить. — Я высмотрела среди публики Маняшу с Мамаевым и приветственно им махнула. — Он меня личным агентом к себе определил.

— Эх, жаль ты доносить не стала!

— Кому? В тайную канцелярию на тайную канцелярию? Не смеши!

— Закон, Серафима, — сказала Попович с серьезной простотой, — один для всех быть должен. Это государственная основа, на ней вся Берендийская империя держится.

Я могла бы возразить, что держится она на деньгах, армии, несметных природных богатствах и паутине интриг, но не стала. Вместо этого быстро, пока не слышали Маняша с Эльдаром, спросила:

— Позволишь новый мундир тебе преподнести в благодарность за спасение от ночных татей?

И, расценив молчание согласием, подумала, что и перчатки Евангелине Романовне куплю новые.

Публики в фойе было преизрядно разной, нарядной и не особо, дамы в туалетах для выхода в свет со спутниками, закутанные в меха купчихи, купцы, мастеровые, парочка гнумов и с десяток неклюдов, к счастью, без гитар.

Геля возбужденно что-то рассказывала Мамаеву, когда мы рассаживались на обитых бархатом креслицах первого ряда.

— Канцлер для доклада вызывал, — поведала я няньке, вопросов не ожидая. — В кабале я у него.

Я села почти с краю, место по правую руку пустовало.

— Что-то ты, дитятко, со всех сторон закабалилась без моего пригляда. И у учителя в рабстве, и у приказного начальника.

Я вздохнула, соглашаясь:

— Не зря я этой силы не желала, одни от нее сложности.

— Про что доложилась? Чего исполнить должна?

— Господин Брют по поводу моего нареченного опасения имеет. К слову, Маняша, князь Кошкин за эти месяцы визитов вам не наносил?

— Мне-то уж точно нет.

— А вот ты, когда мне на Руяне являлась, велела его отыскать.

— Не помню, — отрезала нянька, — может, под венец тебя с ним благословляла?

— Нет, Анатоль тебе никогда не нравился, ты чего-то другого хотела.

— Тогда не нравился, а теперь я переменилась. Он, конечно, картежник и пьяница, но…