Вальпургиева ночь - Ксения Эшли Страница 6

С этими словами он вспорхнул ввысь и стал медленно удаляться прочь от поляны, оставив Шанталь стоять на месте, то сжимая, то разжимая кулаки. Несколько мгновений девушка провела в оцепенении, горько переживая оскорбительные слова, брошенные Эвклидом в ее сторону. Но самым обидным было то, что черный ворон оказался прав. Она в самом деле являлась ублюдком и после смерти матери так и не могла найти себе место в этом мире. Пусть Драгонешти и приняли ее к себе, и Шанталь, истосковавшаяся по людской поддержке, протянула им руки, но с ведьмами своего рода она по-прежнему не чувствовала себя как в семье. А в городе, где ее, как и Сигрит, люди уважали и даже ценили за сверхспособности — к ним в одинокий домик, несмотря на запреты Союза, часто наведывались местные жители, покуда им нужна была колдовская помощь, — но, тем не менее, для них она тоже была чужой.

Сейчас, когда новый эрл год назад вернулся на родину, положение Шанталь резко ухудшилось. Магия в Маам Кроссе была под запретом. Единственный человек, кто мог официально колдовать на их землях, был легендарный друид и волшебник Мерлин. На него молился Союз, о его силе слагали легенды, его имя воспевали в своих куплетах все барды и менестрели. Он был основным защитником этих земель от нечисти — в том числе и от окаянных Драгонешти, — лечил разные хвори, заговаривал боль, предсказывал будущее и занимался астрономией. Поговаривали, что старый волшебник был повелителем зверей, знал язык животных и сам мог облачаться в волка и медведя…

Ну, может быть, так оно и было много лет тому назад, но в настоящее время Мерлин являлся седым, беззубым брюзгой, заносчивым, сварливым старикашкой, упивавшимся вусмерть, и не дававший житья ни своим родственникам, ни соседям. Потому-то, когда у местных жителей вставал вопрос, обратиться за помощью к Мерлину или к изгоям Сигрит и Шанталь, большинство выбирало последних.

Заговоры, лечебные снадобья, продажа оберегов и гадания были основным источником пропитания двух ведьм. Но после того, как власть Маам Кросса после трагичных гибелей всех его родственников, перешла к младшему сыну предыдущего эрла, тот устроил Драгонешти настоящую травлю. Поговаривали, что новый вождь был уверен, будто в смерти его племянника замешен кто-то из ведьм. Шанталь считала это полнейшей чушью. Она ни разу не видела молодого господина, но полагала, что он безумный фанатик. Да, Драгонешти испокон веков вредили Союзу. А кто бы ни вредил, если бы их беззаконно выгнали с родных земель? К тому же все пакости ее рода по отношению к Союзу были сплошными шалостями, не приносящими тотального вреда. Но чтобы убийство! Это уже чересчур.

Новый эрл был просто одержим ее родом, и заставлял Шанталь бояться его. Пока он не принимал особых действий в поисках Драгонешти, и девушка была спокойна, что в городе ее не выдадут. Но вдруг вождю придет в голову объявить за нее награду, вот тут Шанталь не была уверена, что горожане будут молчать. Какой бы хорошей ведьмой она ни была, сколько бы пользы ни принесла местным жителям, едва ли кто-то удержит язык за зубами при виде мешка с золотом.

Это, кстати, и послужило дополнительным стимулом для девушки, чтобы вернуться на «лоно семьи». Конечно, предварительно она навела справки и устроила настоящий допрос самопровозглашённой королеве Сгаташ, — ну, насколько позволяло ее положение — не Драгонешти ли как-то замешаны в странных смертях Кларков. Девушка помнила, как осерчала на нее тогда главная ведьма, сколько гнева было в ее глазах, когда Шанталь бросила ей пусть и осторожные, но все же обвинения.

— Неужели ты думаешь, девочка, что мы опустимся до этого и тем самым сравняем себя с Союзом? — сказала тогда Сгаташ. — Это Кларки и их холопы все свою жизнь только и стремятся сжить нас со свету. Клан Драгонешти сильный и гордый, и мы не позволим запятнать наше имя. Да, мы мстим, — согласилась она после недолгого раздумья. — Но это лишь бунт против несправедливости, устроенной нашему клану пару веков назад. Все, чего мы добиваемся, — это вернуть себе родные земли, и больше не скитаться по миру.

Шанталь испытала тогда сильный стыд от того, что ненамеренно обидела дальнюю родственницу. С тех пор, как она вернулась в клан, девушка старалась вести себя примерно, чтобы заслужить доверие, а сейчас вот лишний раз накликала на себя гнев главной ведьмы, поссорившись с ее птицей. Подняв пустое ведро, девушка плетущейся походкой направилась к дому.

Едва Шанталь, а следом за ней Сибила переступили порог, старая деревянная дверь без всякой помощи с шумом захлопнулась. Девушка поставила ведро у печки и направилась к умывальнику.

Дом остро среагировал на появление Эвклида. Так же, как и Шанталь, он недолюбливал ворона, по крайней мере, так девушка могла объяснить его нынешнее состояние. Стены дома позеленели и слегка двигались, создавая странные звуки, напоминающие стоны. Сначала Шанталь думала, что Дом болен, так как цвет стен имел серый оттенок, а в воздухе подозрительно пахло рвотой. Но потом она поняла, что таким образом ее жилище дает понять, что его дескать тошнит от поведения хозяйки. Да что вы говорите? Вас не спросила!

Девушка скрестила руки на груди.

— Чудесно! Просто замечательно! Теперь ты окончательно испортила отношения с советником главный ведьмы, — тонкий, гнусноватый голосок помимо воли заставил Шанталь поежиться. Нет, определенно это заговор против нее.

Давно пора было привыкнуть к этой неотъемлемой части Дома и ее жизни, но каждый раз, вставая по утрам, девушка надеялась, что больше не услышит этот язвительный голосок.

Обернувшись, она бросила беглый взгляд на портрет на стене, сделанный сплошь из дерева. Из квадратной рамы на нее, иронично улыбаясь почти беззубой пастью, таращился бородатый уродец. Страхолюдную рожицу в виде забавного космача с хитрыми глазенками сделала Сигрит из бересты, когда Шанталь была ещё ребенком.

— Это Голбешник, — пояснила она. — Он будет Духом-Хранителем нашего дома и всюду тебе помощником. Я вложила в него свои знания, которые пригодятся тебе в дальнейшем. Придет время, и он заговорит, станет хорошим советчиком, ты, дочка, всегда сможешь к нему обратиться, если что-то будет тебя беспокоить, а в душе своей ответа найти не сможешь.

Вот только годы шли, а Голбешник молчал. Шанталь уже стала сомневаться, что в деревянном портрете живет волшебная сила. Может, мама забыла какое-то заклинание, когда создавала его? Но Сигрит лишь с улыбкой отвечала, что, мол, настанет день, когда ее дочери понадобится настоящая помощь, и советчик даст о себе знать.

Но даже когда женщина умерла, страхолюдный портрет не промолвил ни словечка в ее честь. Шанталь много времени провела в одиночестве и тишине, совсем уверовав, что так будет и дальше. Но стоило ей примкнуть к роду Драгонешти, и, поди ж ты, Голбешник открыл свою пасть. Причем сделал это так, что лучше б и дальше держал ее под замком. Теперь девушка только и мечтала, чтобы тот скорее заткнулся.

Тех самых нужных советов от разговорчивой деревяшки Шанталь так и не дождалась, а вот бесконечной критики ее работы, язвительных реплик, едких насмешек было хоть отбавляй. Несколько раз, гневаясь, девушка грозила сжечь «советчика» во дворе, но тот лишь потешался над ее угрозами, уверяя, что она никогда так не поступит с подарком матери. И был прав. Потому Шанталь приходилось терпеть несносного соседа, скрипеть зубами и молчать. Она звала его просто Портретом, так как никакой пользы, кроме как, бездельного провисания на стене, тот не приносил.