Невеста ветра - Наталия Осояну Страница 6

Шарф был у нее всегда.

Хозяйка «Древностей и редкостей» не ошиблась, изумрудно-зеленая ткань и впрямь была необычной: она не снашивалась, не выцветала на солнце, не ветшала от времени. Иногда девушка пропускала шарф, казавшийся совершенно новым, сквозь пальцы и гадала — сколько хозяек он уже сменил? Как попал к ней? Велин отмалчивался, из чего Эсме сделала вывод, что вещица уже была у нее до той страшной ночи, когда все изменилось.

Значит, шарф следовало беречь.

«Ты, наверное, сердился на меня? Мы голодали… ты продал почти все книги, а ведь Магда наверняка дала бы за него неплохую сумму. Тебе стоило лишь попросить. Отчего ты не попросил?!»

Улица вильнула в последний раз, и перед Эсме открылся вид на пристань. Там было все еще многолюдно, хотя рыбаки уже успели распродать ночной улов и сворачивали снасти. От пакгаузов к причалу медленно топали косматые длиннорукие гроганы, волоча огромные ящики с товарами; за гроганами наблюдали надсмотрщики с плетками. У лодочных загонов вода бурлила — кормили мальков, и те дрались за еду, отпихивая друг друга маленькими пока что носовыми таранами. Как только мальки подрастут и начнут по поводу и без выпускать абордажные крючья, наступит пора аукциона, и в Тейравен съедутся навигаторы со всех концов Империи — именно аукцион составлял славу ее города, который во всем остальном не отличался от сотен других городков в глухой провинции. Когда-то он был столицей княжества Амальфи, а в белом замке на холме жил лорд с семьей — благородные магусы из рода Буревестников, зовущие шторм. Но это было давно, еще до рождения Эсме; теперь же время славы Тейравена безвозвратно миновало.

У причала покачивались на волнах фрегаты.

Эсме шла, опустив голову. Взгляды фрегатов были похожи на назойливых пчел, которые все вьются и вьются, не решаясь ужалить, но и не желая улетать. Она чувствовала их беспорядочные мыслеобразы: горделивые белопарусные гиганты скучали, желая поскорее вырваться в море — туда, где нет якорных цепей, где рыскают кархадоны и дремлют под толщей воды ужасные кракены. Эти странные создания, испокон веков служившие людям и магусам верой и правдой, всегда вызывали у нее смешанные чувства: ими невозможно было не восхищаться, но порою сквозь привычный облик кораблей под полотняными парусами проглядывала истинная звериная сущность фрегатов. Считалось, что фрегат по сути своей схож с собакой или лошадью — он мог быть привязчивым, мог оказаться своенравным и агрессивным, мог ластиться или кусаться, — но Эсме всегда казалось, что живые корабли на самом деле все-таки наделены разумом, пусть и совершенно не таким, к какому привыкли люди. Взгляд собаки иной раз тоже может показаться осмысленным, но все-таки фрегаты смотрели не так, как прочие животные. Их взгляды были сонными, будто фрегаты навечно застыли на границе между явью и восхитительными грезами о морском просторе и его обитателях…

Девушка замедлила шаг. Один из фрегатов внезапно сосредоточился на ней, словно вынырнув из водоворота видений. Это был совершенно обычный торговый корабль; его паруса обвисли безвольными складками, матросы чистили борта от паразитов и наросших кристаллов соли. Чуть повыше ватерлинии красовалась большая заплата из трех прилипал — видимо, корабль совсем недавно налетел на скалу и повредил шкуру. Глаза фрегата казались стеклянными, пустыми, но Эсме чувствовала: они смотрят, внимательно и с любопытством. Она пригляделась, и на мгновение ей померещилось, что они разного оттенка — левый отдает в зелень, а в правом больше небесной лазури… но миг спустя целительница поняла, что всему причиной игра света и тени, а глаза у фрегата на самом деле зеленовато-голубые, одинаковые.

— Эй, смотри, куда прешь!

Пока Эсме извинялась перед каким-то торговцем, странное ощущение пропало, и фрегат стал таким же сонным, как и три других корабля. «Наверное, показалось, — подумала целительница. — Этого ведь не может быть…»

Вдоль причала неторопливо прогуливалась тейравенская знать — дамы шли под руку с кавалерами, обмахиваясь веерами, хотя до полуденной жары было еще далеко. Шелковое платье любой из женщин стоило в несколько раз больше, чем Велин и Эсме заработали за последний год, но эти люди, высокие, красивые и сильные, выделялись в толпе вовсе не одеждой.

— М-магусы… — прошипел поблизости от Эсме высокий матрос с кривым шрамом на щеке. — Кракен бы их всех…

Он не договорил. Так было всегда: магусов ненавидели и боялись, потому что их гнев был подобен шторму. Уже одной только недюжинной физической силы было достаточно для того, чтобы вызывать зависть и восхищение, а ведь к этому следовало добавить немыслимо долгий срок жизни — пять веков. О таком обыкновенный человек и мечтать не мог.

Внешне неотличимые от людей, магусы людьми не были.

Они были небесными детьми.

Парень со шрамом вновь забубнил что-то нелицеприятное, но его вовремя остановил один из товарищей, намекнув, что даже самая хрупкая из дам любого матроса сумеет побороть «одним щелчком». Это не совсем соответствовало правде, да и по глазам говорившего было видно, что он полностью разделяет чувства друга, но осторожность в Тейравене еще никому не мешала.

Эсме подошла к таверне Старого Пью. Снаружи строение выглядело неказисто: потемневшие от морского ветра стены с белесыми разводами соли, давно не чиненая крыша; возле дверей пришпилено сразу пять листков с оттисками личной печати наместника Эйдела — описания примет некоторых пиратов с указанием награды за их головы. Морские разбойники и впрямь нередко появлялись в городе — сказывалась близость Окраины, — так что существовал неплохой шанс подзаработать… если бы ее устраивал такой заработок. И все-таки взгляд Эсме, скользнув по объявлениям, выхватил самую большую сумму — десять тысяч золотых — и имя: Кристобаль Крейн.

Она усмехнулась: моряки в таверне то и дело спорили, как скоро Крейн обгонит по величине награды Звездочета, самого свирепого пирата в Океане, — и вот наконец этот день настал, потому что за голову Звездочета обещали всего-то девять тысяч. Кому-то придется раскошелиться. Чуть ниже стояла пометка: «Брать живым», что было весьма странно: за последние десять лет Кристобаль Крейн успел изрядно досадить Империи, всякий раз совершая все более дерзкие нападения то на фрегаты, перевозившие казну, то на лояльные Императору города. О нем рассказывали немало страшных историй, но было маловероятно, что его фрегат окажется в здешних водах, и уж вовсе невероятным представлялось Эсме, что кто-то сумеет узнать пирата по грубому наброску на объявлении о награде. Но не приходилось сомневаться, что многие старались запечатлеть в памяти этот корявый рисунок, на который походил каждый пятый посетитель «Водяной лошадки», — уж слишком большую сумму предлагал Капитан-Император. Даже некоторые из пятнадцати благородных семейств не могли похвастаться таким капиталом…

«Двенадцати семейств», — поправила себя Эсме и нахмурилась.

На облупившейся вывеске, которую давно бы следовало подновить, красовалось изображение любопытного существа: до пояса оно было женщиной с весьма соблазнительными формами, а ниже — лошадью. «Водяная лошадка» пользовалась шумной славой не только в Тейравене, о ней говорили и в других портах, а кое-кто даже позаимствовал удачное название. Пью, щуплый старик с деревянной ногой, постоянно грозился, что разберется с теми, кто «посягнул на доброе имя его девочки», но все давно привыкли к этим обещаниям и всерьез их не принимали. Когда-то хозяин таверны, разнимая сцепившихся матросов, получил сильный удар по голове — и ушел бы считать острова вместе с Великим штормом, если бы не Велин. Пью, как оказалось, память имел преотличную, и потому у него всегда находилось угощение для Эсме и бесплатная кружка пива для ее учителя.