Арфа Ветров - Мэгги Фьюри Страница 59

Язур медленно выздоравливал и постепенно осваивал ксандимскую речь. Это было не так уж трудно — как и все офицеры Ксианга, он уже немного знал этот язык, да к тому же у него было довольно много общего с казалимским. Кроме того, Язуру и его спасителю волей-неволей приходилось разговаривать только друг с другом, и каждый горел желанием узнать, как другой оказался в этих пустынных и негостеприимных краях.

В конце концов Язур кое-как смог с помощью жестов и рисунков углем на полу пещеры рассказать, что он со своими товарищами бежал от гнева казалимского царя и что захватчик, который занял сейчас башню, — сын Ксианга. Услышав это, Шианнат разразился какой-то длинной тирадой на своем языке, чем привел собеседника в полную растерянность. С трудом, после нескольких попыток, Шианнат все же растолковал Язуру, что он сам такой же изгой своего народа, хотя причина его изгнания так и осталась неясной.

Язур подозревал, что ксандимец намеренно что-то скрывает, и это ему очень не нравилось. Однако этот человек спас его, кормил и выхаживал. Да и сам Язур в конце концов скрыл от своего спасителя, чем именно было вызвано его бегство из Тайбера. Наверняка этот всадник тоже в чем-то подозревает его, Язура, но тем не менее заботится о нем. Рассудив так, Язур успокоился.

Узнав, что Язур — такой же изгнанник, как и он сам, Шианнат стал относиться к казалимцу с гораздо большей симпатией, и, при всей враждебности Язура к Народу Всадников, это нашло отклик в его душе. Тень убитого отца иногда тревожила воина, и он на какое-то время становился угрюмым и замкнутым, но, как человек здравого ума, юноша не мог не понимать, что этот «враг» оказался на самом деле другом в отличие от воинов Харина, прежних товарищей Язура, и лечит раны, нанесенные ими. Выздоровление шло тяжело. Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему припарки. Когда сильно болел кровоподтек на лбу, ксандимец поил юношу каким-то настоем из трав, унимающим боль. Но бывали минуты, когда Язур испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.

Тревожился он не за себя, а за своих друзей, которых позорно покинул, бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени? Каково там Шиа в этой ледяной пустыне? Какое право он имеет лежать тут, беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?

Время шло, и с каждым разом тоска наваливалась с новой силой. Раны постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было поделать. Язур стал раздражительным и не мог (не хватало слов да, пожалуй, и желания) объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между ними доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.

Наконец его терпение иссякло. В горах выла вьюга, не утихавшая уже несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой кобылой, но Язура мучила злая бессонница. Мысли о его друзьях не давали ему покоя, ему мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует Ориэллу и глумится над ней… Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.

— Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, — пробормотал он. — Я должен перебороть свою слабость и встать!

Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур надеялся уйти на достаточное расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к чему, и остановит его. Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече. Ничего, убеждал он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он оглядел пещеру в поисках чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую очередь он вспомнил о своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось, план воина обречен на неудачу, но Язур не собирался так легко сдаваться. Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на нее. Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал подниматься с постели.

— Проклятие! — Язур вцепился в камень, чувствуя, что все плывет у него перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.

— Будь ты проклят, слабак! — обругал он сам себя. — Ты баба, а не воин! Ведь ты — единственная надежда своих несчастных друзей! — Стиснув зубы, он сделал шаг вперед.

Шаг.., еще шаг… Но тут больная нога подвернулась, Язур не смог удержаться и упал, угодив рукой прямо в горячие уголья костра. С диким воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась. Лошади испуганно заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая проклятия на своем языке. Он оттащил воина от костра и проворно облил его водой из каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.

Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.

— Дурак! — воскликнул Шианнат, помогая воину встать. — Ты еще не выздоровел! Не сильно ушибся?

Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.

Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.

Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий настой и ничем не мог помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На что он годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.

Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел, что пол в пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В каменной чаше таял снег, наполняя ее водой, а в котле кипел суп, разогретый заботливым хозяином. Сам Шианнат сидел рядом и протягивал Язуру миску с ароматной похлебкой.

— Скажи, — тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, — что за большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:

— Там, в башне, мои друзья. Они ранены. Может, даже убиты. Мне надо знать. Шианнат кивнул:

— Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду и узнаю про твоих друзей.