Тайна Ирминсуля - Юлия Эфф Страница 58

– Вспомнила кое-что, – Мари вернулась в горизонтальное положение, отбросила мокрую подушку и подтянула другую. – Не поеду я никуда сегодня.

Жанетта всплеснула руками, принялась убеждать. Но как ей, не знающей ещё пока всю правду о договоре с Вестником, можно было объяснить сложные вещи?

От прежней Мариэль «по наследству» к её обновлённой версии передалась одержимость Арманом и так, по мелочи, – любовь к танцам да страх перед развесёлыми вечеринками. Бедная, несчастная девочка, над чувствами которой посмеялись!

Она глубоко вздохнула, разгоняя воздухом сбивающуюся тяжесть в груди.

И, получается, что старые воспоминания, на самом деле, никому не нужны были. Зачем всё это помнить? Снова ненавидеть всех? Только сегодня помирилась с Антуаном, некогда внесшим свою лепту в её ненависть. Как относиться к Люсиль и, главное, Арману? Он точно всё забыл и поэтому легко простил её, сжёг листы дневника, когда узнал, что прошлое не вернётся?

Как теперь разговаривать с ними? К чёрту вечеринки, к чёрту поиски выхода! Ей просто нужно время, чтобы разобраться в себе, – неделя, две, три. Спокойный месяц. До смерти всё равно ещё минимум полгода…

– Госпожа, а как же Изель? Она просила вас быть у Делоне!

Изель… О ней сегодня тоже не хочется думать. Мари молчала. Жанетта вздохнула, не дождавшись ответа, и вышла из комнаты.

Но госпожа зря с облечением решила, что её оставили в покое. Вскоре здесь появилась Тринилия. Молча села на софу и скрестила пальцы, терпеливо ожидая внимания к себе.

Невозможно было не почувствовать пронзительный взгляд, сверлящий спину, и Мари повернулась, а, увидев бабушку, села на кровати, натягивая покрывало на согнутые в коленях ноги:

– Вы пришли меня уговаривать поехать?

Тринилия неторопливо разлепила сжатые губы:

– Нет. Ты можешь остаться дома. Но спать ты будешь в моей комнате.

– Почему?

– Я вспомнила, чем закончился подобное веселье два года назад, и не хочу повторения. Вижу, прошлое к тебе возвращается, и я сожалею об этом, – бабушка пристальным и суровым взглядом буравила внучку, крутящую в руках мальвэн.

– Я тоже сожалею об этом, – тихо согласилась девушка с Тринилией. – Они разбили мне сердце, – она подняла голову и задала тот же вопрос, что и Жанетте. – Бабушка, скажите честно, ведь вы всегда говорите правду, какая она есть. А вы знали, что я была влюблена в Армана? Что это за сумасшедшее чувство было?

– Ты и сейчас его любишь, дурочка, – глаза Тринилии улыбнулись. – После того, как ты пыталась спрыгнуть с горы, но твой брат вместе с Делоне оттащили тебя, я предлагала твоей матери отправить тебя на юг, к племяннику. Но ты не захотела. В этом году мы решили подождать до бала. Если тебе никто не приглянется, уедешь в Лапеш. Там тебя до лета подготовят к Академии, помогут вспомнить всё нужное и забыть ненужное. Я уже отправила письмо, жду ответ.

Уехать отсюда в самый нужный момент? Мари выпросталась из-под одеяла:

– Я не поеду ни в какой Лапеш!

Бабушка улыбнулась так, что не оставалось сомнений: «Обязательно поедешь, уж я-то найду способ!» – добавила вслух:

– Я возлагала на тебя большие надежды. В твоей крови слишком заметен был огонь, доставшийся тебе от прадеда. Но ты потратила его на бессмысленные вещи. Надо уметь забывать, если тебя чувства убивают. И прощать, если обидел родной человек. А не умеешь идти дальше – беги, сверни на другую дорогу, но останься в живых. Поэтому я настаиваю на том, чтобы ты уехала на юг, ты сама поймёшь, что тебе это нужно. А мне нужны живые внуки…Ужин будет в обычное время, прошу не опаздывать.

Тринилия поднялась, тяжело опираясь на подлокотники, и пошла к двери. Мари захотелось её окликнуть, попросить ещё поговорить, но что-то остановило. Она положила руки на колени и в такой задумчивой позе дождалась вернувшуюся Жанетту.

– Давай одеваться, Жанни. Антуан ещё не уехал без меня? – на вопросительный взгляд служанки ответила Мари. – Я хочу быть сильной. И постараюсь ею быть.

Долгие сборы привели к тому, что не успели выехать засветло. На двор опускались сумерки, окрашивая утоптанный снег в мутную синеву. Брат с сестрой уселись в сани, слуги укрыли их меховой накидкой, и Мариэль сразу спрятала лицо: рассеянный глубокий вдох вечернего воздуха уколол лёгкие тысячью игл. Антуан последовал примеру, склоняя голову к лицу сестры. Сани медленно тронулись, покидая двор.

Оказавшись за пределами замка, возница хлестнул лошадей, и сани понеслись, подпрыгивая на неровностях дороги: после доставки хозяев нужно было ещё вернуться домой. Мариэль вцепилась в Антуана, уж очень подвижно вихляли сани по хрусткому насту. Через некоторое время сани замедлили ход, и Мариэль выглянула одним глазом наружу, показалось, что подъехали к развилке. Оказалось, та осталась позади, и возница теперь правил аккуратно, чтобы не перевернуть сани на мосту через реку Лонию.

Над путниками возвышались холмы, в сумерках выглядевшие чёрными рваными скалами. Мариэль высунула голову, любопытство оказалось сильнее коварного мороза и пронизывающего ветра. Однако рассмотреть всего решительно не получилось: было слишком темно. И всё же каким-то интуитивным чувством она узнала гору из сна. Это ж сколько нужно было ярости, чтобы забраться на эту вершину по морозу и в темноте!

– Почти приехали, – сказал Антуан, выныривая из-под накидки и проследив за направлением взгляда сестры.

– Что случилось два года назад?

– Ты просила не напоминать.

– Скажи!

Брат помялся:

– Ты психанула, – сани неожиданно заскользили ровно, как по отшлифованной глади, и Антуан приспустил покрывало: ветра здесь почти не ощущалось из-за растущих справа от дороги высоких деревьев и призамковой стены слева.

– И?

– И мы еле тебя догнали. Не знаю, что тебе пришло в голову… В общем, успели оттащить от пропасти.

– А потом?

– А потом в тебя будто шархал вселился… Заметь, ты сама спросила! – с некоторой досадой поморщился Антуан. – Мы порадовались, что ты забыла, а ты, оказывается, помнишь. Извиняться не стану: надоело.

Вместо ответа Мариэль взяла брата за руку, но сказать ничего не успела, потому что сани въехали в раскрытые ворота, а с крыльца навстречу сбежал слуга. Работы ему не досталось: Антуан сам помог сестре выйти из саней.

Их ждали. В относительном тепле и в свете ярких ламп, после морозной прогулки выступили слёзы. Пока слуги забирали плащи и перчатки, набрасывали на плечи длинную шаль, Мариэль потёрла щёки и глаза:

– Держи! – Антуан сунул в руку платок.

– А вот и завидная невеста прибыла! – громко сказал насмешливый и, однако, с некоторой холодностью, баритон сверху.

К ним спускался по лестнице мужчина лет пятидесяти, в глухом чёрном костюме.