Пылающий туман - Ви КавИ Страница 57

Из крупных глаз чудовища полились зелёно-красные слёзы. Он, как ребёнок, оставшийся без всякой возможности атаковать, побежал на обидчика, но это было так смехотворно и нелепо, что дух, вытерев пыль с одежды и внимательно рассмотрев надкусанные ногти, великодушно дождался, пока противник к нему приблизится. Уже после он, не отрываясь от своих увлекательных дел, заставил загнить чужие ноги. Дух длинными прыжками переместился на безопасное расстояние и с жестоким удовольствием понаблюдал за тем, как неповоротливая туша, казавшаяся всем непобедимой, повалилась на землю. Она походила на бездарный кусок мяса, который из-за вони и непрезентабельного вида до конца дня лежал на захудалом прилавке — одинокий и никому не нужный.

Испытывая презрение, дух небольшими шагами добрался до морды монстра, чтобы ещё раз оценить свои старания и поглумиться над ним. Тот не терял надежды подняться, но все его части тела были уничтожены, и он мог только улыбаться и рыдать.

— Какое создание, — заговорил мягким тембром Сокол, и даже монстр, притихнув, одним глазом доверчиво уставился на него. — Живущее поначалу лишь благодаря воле хозяина, не знающее ничего, кроме смиренной рабской доли. И тут его освобождают. Но он не понимает, что ему делать, как быть в этом жестоком мире среди таких маленьких жалких душонок. Поэтому он начинает мстить.

Дух нежно провёл по рельефной узорчатой коже, а после сжал пальцы вокруг кристалла и с корнем его выдернул. Чудовище заревело, но Сокол, поцокав, успокаивающе его погладил.

— Никто не знает, как погубить его. Для всех он — крепость. Без изъянов. Без трещин. Совершенство. Как жаль, что слабости всегда оказываются на видном месте.

Кристалл начал гнить, а вместе с ним и сам монстр, покрывающийся тонкой фиолетовой паутиной. Лес оглушило рычание, следом раздался жалобный скулёж и, наконец, наступила тишина. Монстр превратился в безликий прах, который подхватил ветер и унёс высоко в небо.

— Сокол!

Медея дрожала. Она с надеждой глядела в насмехающиеся глаза и старалась рассмотреть в них хоть что-то напоминающее Сокола. Но они были слишком злы и обижены, и Лиднер медленно погружалась в тяжёлые воспоминания, когда эта же сущность с таким же взглядом стирала с лица земли её отца.

Дух ухмыльнулся и плавно подошёл к Медее. Он, игнорируя личное пространство, беспардонно взял её за подбородок, чтобы показать ей, кому она должна служить.

— Когда обладаешь властью, то становится так просто распоряжаться чужими жизнями.

— Это не ты, Сокол…

— Разумеется, человечишка, — дух улыбнулся ещё шире. — Я лучше. Ведь я Ахерон.

Медея схватила его за запястье, чтобы оттолкнуть от себя, но он был куда сильнее её.

— Сокол, пожалуйста… Стриго и Делеан… с ними что-то не так…

— Мы же выяснили, — Ахерон, сжав её подбородок, намеренно причинил ей боль, — что здесь нет Сокола.

— Хватит! Мне неприятно!

— Бедная маленькая девочка, — он нагнулся к уху Медеи и обжёг её кожу своим дыханием, — поставившая меня выше своего дружка. Какая прелесть.

— Я ошиблась…

— Почему ты дрожишь?

— Я не хотела, чтобы всё так произошло!

— Медея, не обманывай меня. Я вижу тебя насквозь.

Лиднер замотала головой.

— Верни его! Пожалуйста, он…

— Я думал, ты будешь такой же бойкой, как и в самом начале. Но ты никчёмнее, чем он. Он умеет бороться. С ним интересно. А такие, как ты, лишь внешне умеют дерзить, но когда дело доходит до их души, — Ахерон прикоснулся к солнечному сплетению Медеи, — то они теряют созданный с таким трепетом образ и превращаются в размазню.

— Сокол, я знаю, что ты там… Пожалуйста, не позволяй ему управлять собой!

— Ха, — Ахерон со скучающим видом переместил ладонь на шею Медеи, затем провёл костяшками пальцев по выпирающим ключицам. — Даже не пытайся. Его здесь нет. И больше никогда не будет. Но зато есть я, и я требую к себе уважения.

— Сокол, — Лиднер, вглядываясь не в голубые, а в ужасные фиолетовые глаза, в которых плескалась ненависть, аккуратно обхватила его лицо. — Он прав. Ты — удивительный человек. Ты борешься до конца. Даже тогда, когда нет никакого шанса. За всё это время я поняла, что, сколько бы в тебе не было твоей прокля́той язвительности, ты жаждешь делиться со всеми только добром. Иногда в специфической форме, но это неважно. Какой-то придурок не сможет тебя стереть! Пожалуйста, Сокол, мы должны помочь Делеану и Стриго. Я умоляю тебя. Пожалуйста!

— Вздор! — дух грубо откинул от себя руки Медеи и отпрянул от неё, будто та действительно могла ему навредить. — Советую тебе прекратить нести эту чушь, иначе я убью всех, кто тебе дорог! Я заставлю наблюдать тебя за их мучительной смертью, а затем сниму с тебя кожу, жалкое отродье, и вырву твоё сердце!

— Ты не забыл, когда я говорила тебе, что ты не виноват? — игнорируя Ахерона, Медея улыбнулась Соколу. — Это были не просто слова. Это действительно так. Я знаю, ты коришь себя, но это мешает тебе двигаться дальше. Ты не должен перекидывать на себя его поступки. Пожалуйста, вернись к нам. Мы сможем абсолютно всё. Вместе!

Дух устремился к Делеану и Стриго, но тут же упал на колени, вцепился в волосы и рвано задышал. Он впился короткими ногтями в траву, в землю, схватил горстку и выбросил назад. Вокруг него витала тяжёлая атмосфера, магия искрилась, охватывала тело и заставляла всё, чего он касался, гнить.

Он столько всего хотел сделать, но этот контроль, который постоянно терялся, этот невыносимый человек, вечно мешающий его планам. Ради чего Сокол это делал? Почему какие-то нелепые слова его так мотивировали? Это было несправедливо!

Дух, испытывая спектр самых разных эмоций, несвойственных его натуре, зарычал. Он рассёк себе бровь, царапнул кожу на щеке и беспомощно повалился набок без всяких признаков жизни.

— Сокол?..

Медея присела рядом с ним, убрала тёмную вьющуюся прядку за ухо и потрогала лоб. Его обескровленное лицо было холодным, как у мертвеца. Она потрясла Сокола, но тот никак не отреагировал, и её нервы сдали.

Медея не помнила, когда в последний раз была в таком состоянии, когда чувствовала солёный привкус собственных слёз. Тем более из-за безбашенного наёмника, которого она знала совсем недолго. Так почему же? Почему после смерти отца она так не переживала, как сейчас? Отца, который обозвал и ударил её, но с которым в детстве она любила играть?

Медея не могла ответить на этот вопрос. Ей было, откровенно говоря, как-то плевать. В данную минуту она лишь хотела, чтобы Сокол снова пошутил в своей глупой, придурковатой манере. Или рассказал опять про кужара.

Разве она о многом просила?

— Сокол, идиот, только посмей мне помереть… подниму тебя из мёртвых и самолично придушу. Или прирежу, не знаю…