Лысая голова и трезвый ум - Сергей Костин Страница 56

Баобабова внимательно выслушивает мои предложения, молча запихивая вещи и оборудование в косметичку.

Не выдерживаю.

— Ну не на работу же идти! Имеем мы право воспользоваться предоставленным нам шансом, или не имеем? Ты вот, например, сколько лет в отпуске не была?

Мария проверяет, хорошо ли все закреплено и только убедившись, что ничто не скрипит, не звенит и не выпирает, где не положено, пристально заглядывает в мои молодые лейтенантские глаза:

— Если мы не вернемся с полученными данными, вслед за нами пошлют других. Можем ли мы подвергать опасности наших товарищей?

— Ну…, — я еще не до конца определился с товарищами.

— Правильно, не можем, — отвечает за меня прапорщик с тяжелым боевым прошлым. — Виновные должны быть наказаны, невиновные оправданы. Достойные награждены орденами и медалями. Возможно, очередными званиями

Упоминание о медалях и званиях окончательно добивают. На работу, значит на работу.

Мы смотрим на переливающуюся капитанскими звездочками дыру и хором сообщаем виселице точку нашего прибытия:

— Кабинет отдела «Пи». Отделение милиции рядом со свалкой. Остановка шестнадцатого автобуса.

— Первый этаж. Третья дверь по коридору направо. Европа. Земля, — на всякий случай уточняет Баобабова, баюкая сбитые долгим печатаньем на машинке пальцы.

Простыми потребителями, коими являемся мы все, давно замечено, чем проще вещь, тем она чаще ломается. Статистика в данном случае неумолима. Как хлопушки перегорают лампочки. Раз в месяц отказывается стирать стиральная машинка. Обязательно под праздник взрывается телевизор. Отдельной группой стоят автомобили, которые из-за обилия в них частей, ломаются когда им вздумается. И даже космические корабли, верх человеческого гения, нечасто, но случается, сворачивают с намеченных орбит и падают в океан.

Прыгая в серебристый блин мне до смерти хочется, чтобы созданная загнанными в тайгу учеными виселица обнаружила внутри себя небольшой брак. И переместила нас, или хотя бы меня одного, к берегу теплого моря. На горячий песок, под пальмы, где на горизонте не маячат различные капитаны Угробовы, а плавно скользят по волнам белоснежные яхты.

Не всем нам удается попасть в черную полосу. Иногда в жизни за белой полосой следует белая полоса.

Прыгаю в дыру первым. Прапорщик Баобабова задерживается, поправляю плохо уложенную косметичку. Потом сигает вслед за мной. Куда она без молодого лейтенанта Пономарева?

* * *

В дверь заглядывает нахмуренное лицо капитана Угробова.

— Вернулись уже? Почему без доклада? Где объяснительные? Распоясались? Звездочкам на погонах тесно? Я за вас работать буду?

Готов бросится на шею капитана, обнять и расцеловать знакомое человеческое лицо. Мы дома. Мы в отделении. И далекая зона, спрятавшаяся в непроходимой тайге, уже кажется страшным сном. Но ни прижать, ни поцеловать не успеваю. Баобабова подскакивает к капитану и сует ему в руки перевязанные пачки показаний. Тех самых, что на машинке настучала.

— Ждать до особых распоряжений, — смягчается немного капитан и уходит делать доклад вышестоящим полковникам и генералам.

Бросаюсь к окну, распахиваю настежь створки и, налегая всей грудью на засиженный мухами подоконник, вдыхаю полной грудью запах дома. Прапорщик Баобабова пристраивается рядом, подставляет под городское ласковое солнышко бритую лысину и непонятно чему улыбается. Загадочно.

— Получилось, Лесик, — мурлычет она, легонько толкая плечом.

— Не зря, значит, кабинет занимаем.

— И мы чего-то стоим.

Оглядываем родные просторы свалки.

— А ведь какие, Маш, перспективы открываются перед человечеством, — зажмуриваю от удовольствия глаза. — Поставят вот такую виселицу на каждую остановку. Знай, народ, подходи, говори куда тебе надо. В одно мгновение доставит. И забудет мир о транспорте, об автобусах тех же. А там, глядишь, и к звездам пешком пойдем.

— Не пойдем, — Баобабова, не отрываясь разглядывает чадящий бульдозер, разравнивающий кучи мусора.

— Это почему? — отталкиваюсь от подоконника и вцепляюсь пальцами в бронежилет коллеги.

— Прости, Пономарев, — Машка тщетно пытается отцепить пальцы молодого лейтенанта. — Нету больше виселицы. Ни в тайге, ни в стране, ни вообще, во вселенной. Отдельный секретный приказ. Уничтожить причину необъяснимых явлений на зоне. И я выполнила приказ.

Смутно припоминаю, как Баобабова перед последним прыжком выкладывает из косметички тридцать килограмм взрывчатки. Как заводит таймер. Почему я не обратил внимание на мерцающие цифры? Почему? Значит, не сбудутся мечты человечества? Значит не добраться до звезд пешком? И человечество навсегда обречено довольствоваться одной планетой.

— Я не хотела, — шепчет Мария. Из глаз прапорщика капают слезы. — Но я, прежде всего, солдат. Я обязаны выполнять приказы, даже если не одобряю их.

Тяжело, когда тебя обманывает лучший друг. Еще тяжелее, когда обманывает прапорщик. Тяжело душе. Тяжело сердцу.

— Может быть ты и права, — слова даются тяжело. Накатывается на глаза обида. Не за себя, за обманутое человечество. — Зачем миру виселица? Перестанут существовать границы. Останутся без работы шпионы и пограничники. Любой, кто захочет, сможет переместиться в самые секретные кабинеты и узнать самые секретные сведения. Остановятся автомобильные заводы. Никому не понадобятся машины. Перестанет петь девочка из Сибири. Кому нужна будет нефть? Заржавеет оружие, ведь воевать станет бессмысленно. Генералы останутся без должностей, значит и без зарплаты.

Баобабова откровенно рыдает, вслушиваясь в мои обличительные, острые, как сама правда, слова. Может быть только сейчас она понимает, какое преступление совершила, уничтожив уникальное оборудование, которое было способно принести человечеству освобождение.

— Исчезли бы границы, отпала надобность в государствах. Люди обрели бы то долгожданное, к чему стремились две тысячи лет. Свободу передвижений. И белый, и черный, и сын степей тунгус стали бы равными. Люди! Весь мир открыт для вас! Вся вселенная перед вами! Идите и возьмите ее! Хотите вы этого? А вот вам комбинация!

Перестаю орать и заканчиваю выступление так тихо, что Баобабова невольно надгибается, вслушиваясь в слова молодого лейтенанта.

— Но ничего не будет. Ничего. Благодарите люди прапорщика, который только и умеет, что выполнять чужие тупые приказы.

Сажусь за стол и прячу лицо в ладони. Так удобнее наблюдать за раздавленной Баобабовой.

Я не дурак. И я прекрасно понимаю, что Машка все сделала правильно. Не уничтожив изобретение таежных ученых мы бы обрекли мир на хаос и беспорядки. А вся та речь, которую я только что выплеснул в лицо напарника, не более чем продукт юношеского нигилизма. Веры в светлое будущее для всего человечества. Глупости, одним словом. Налоги все равно платить придется.