Ведьма, околдовавшая его - Алена Ячменева Страница 56

В следующие несколько недель Ламия и Никандр заново узнавали друг друга и, несмотря на нерешительное сопротивление королевы, становились ближе. Так Никандр узнал, что у его жены невероятно заливистый, заразительный смех. Именно смех, а не насмешка или злодейский хохот, которые он слышал ранее. Ему нравилось её смешить, рассказывая истории из своего военного прошлого, а ей — слушать о других королевствах, народах и их быте. Никандру импонировало её неугасающее любопытство, а она, не скрываясь, завидовала его путешествиям.

— Я была один раз в Шеране и один раз в Лемане, — рассказала она. — В юношестве, когда отец думал какому принцу продать меня подороже. Кажется, уже целую вечность назад, — покачала она головой с сожалением. — Я помню, что очень сильно уставала из-за дальней дороги, думала умру или в карете, или в седле. Но мне понравилось выбираться из замка. Вокруг были новые люди, здания, все такое незнакомое, интересное… В детстве отец часто брал меня на охоту и Салию я знала к тому моменту достаточно неплохо, но толком так ничего и не видела — всё время была за спинами стражи или за занавешенным окном кареты… Собственно, в Шеране и Лемане я тоже видела немного, но всё равно впечатления остались на всю жизнь.

— Ты была в Шеране? — удивился Никандр.

— Проездом. Буквально мельком, — покачала головой Ламия. — Но да, границу я пересекала. Мне было около пятнадцати или шестнадцати, — пожала она плечами.

— И отец сватал тебя одному из принцев Шерана? — продолжал удивляться Никандр, начиная в уме прикидывать сколько лет назад это было, и какие принцы Шерана кроме него самого на тот момент имелись. Вот только у него не было отправной точки — сколько лет королеве сейчас он не знал. Выглядела она моложе него, но по жизненному опыту — явно старше.

— Когда мне исполнилось пятнадцать, он начал рассылать предложения о помолвке и троне Салии во все ближайшие королевства. Я знаю только, что он настаивал на том, чтобы принц не был прямым наследником собственного трона, — она весело усмехнулась. — О себе думаешь, да?

— А вдруг то, что мы вместе, судьба? — улыбнулся он в ответ и потянулся за поцелуем, но она снова звонко засмеялась, от чего его сердце опять пустилось вскачь.

— Подозреваю, Шеран дал отказ первым, — призналась сквозь смех.

— Почему? — удивился Никандр.

По его прикидкам королеве было около тридцати: плюс или минус он так и не мог определить. Значит отец сватал её около пятнадцати лет назад. В то время правил Ратор и уже родился Ран, который стал следующим наследным принцем и лишил этого статуса Никандра. Возможно, в то время уже родился и второй сын Ратора, Эран. А учитывая то, что в королевских союзах редко обращают внимание на возраст, подходящим мужем для Ламии мог быть не только Никандр, но и, тогда ещё младенец, его второй племянник.

— Потому что мы даже до столицы не доехали. Остановились в одном из городов на окраине, отец принял делегацию, скорее всего, с письмом из замка, разозлился и мы тут же уехали.

«Ратор дал отказ на женитьбу?» удивился Никандр, а затем улыбнулся, покачав головой.

— Что? — спросила Ламия, заметив перемену в его взгляде.

— Мама, — ответил он. — Она как только женила Ратора, сразу начала искать достойную пару и мне. Ей было необходимо, чтобы невеста была не слишком красива или умна, но с хорошей родословной, идеальными генами и без компрометирующего прошлого. Желательно кроткая и молчаливая, — сказал он и смутился, поняв, что его фразу можно растолковать двояко.

— Ну тогда понятно, почему нас развернули ещё на границе, — снова засмеялась Ламия, словно не заметив нечаянного оскорбления в свой адрес.

— Не обижаешься? — уточнил он всё же.

— На что? — удивилась она. — На то, что я генами и родословной не вышла, а с прошлым у меня вообще беда? Так не только Шеран так посчитал. Отцу в браке отказали все, кому он предлагал породниться. И не хотели связываться не столько со мной, сколько с ним. У него репутация была, да и есть, самодура, тирана и деспота… Поэтому в итоге отец выбрал мне жениха из одного из знатных родов Салии. Тех жажда трона, да и моя неземная красота, — она печально вздохнула, — прельстила больше, чем презрение к нему.

Человеческого в Ламии оказалось намного больше, чем дьявольского. У неё были свои слабости, которые Никандр начал замечать уже после женитьбы. Так, например, до свадьбы она утверждала, что любит поесть сладкого, и это действительно подтвердилось, но только сейчас король узнавал, что борется она со своими желаниями далеко не легко и просто. Не съесть перед сном пирожное для неё оказалось целым подвигом. Она могла лечь в постель и начать описывать какое бы лакомство съела с тоской в голосе и голодным взглядом. Никандр каждый раз испытывал в эти минуты жалость, предлагал принести ей что-нибудь с кухни, на что она стонала и просила не соблазнять её. Так по-человечески, забавно и мило.

В её красоте также дьявольского было меньше, чем можно было решить с первого взгляда. Ламия не уповала на природу, и её неземная красота оказалась следствием большого труда не только самой королевы, но и стайки её служанок, которые каждое утро и каждый вечер окружали свою Госпожу и что-то втирали ей в кожу, делали массажи, сопровождали её в ванны. Ламия не скрывала того, что любит себя, как и любит за собой ухаживать.

Так же уже в браке выяснилось, что она не очень вынослива, физически не подготовлена, да и вообще изнежена, что в общем-то не удивительно с учетом её затворнического образа жизни и непрекращающейся переписки со столицей. Так она не плохо держалась в седле, но от долгой езды быстро уставала, она любила дрессировать волков часы напролет, но на утро с трудом поднималась на ноги, она не плохо держала лук, но попадала только в бездвижную мишень, мечи же не любила не только потому, что не умела ими пользоваться, но и потому что не могла долго держать в руках из-за веса.

Зато в интеллектуальных видах провождения времени ей не было равных. Она могла часы на пролет собирать мозаики в отличие от Никандра, который уставал уже через пять минут и дальше не столько помогал ей, сколько валялся рядом на кровати и наблюдал. Она отлично играла в шахматы, карты. У неё была хорошая память, она была внимательна. Никандр уступал ей и здесь, зато вызывал восхищенные взгляды при их поездках в лес или когда тренировался с Фавием перед крыльцом.

А ещё она очень по-человечески его ревновала.

Все было замечательно: большую часть совместного времени они проводили в постели, иногда развлекали себя прогулками или посиделками перед камином. Расставались только вечером, когда Ламия занималась королевскими обязанностями. Никандр же в это время скучал, не зная, чем себя занять, а потому в большинстве случаев спал или продолжал изучать историю Салии по книгам. Рано утром же он непременно просыпался, чтобы встретить свою жену и составить ей компанию. Иногда вместе с ним просыпался Фавий, и они выходили на улицу для тренировки, чтобы не растерять навыки, пока бездельничают в замке королевы. Случались их тренировки не часто, но Ламия на крыльце появлялась практически мгновенно. Правда перед её приходом, намного быстрее слетались девушки: и служанки, и стражницы, и даже тётушки с любопытством наблюдали за тренировкой мужчин. И в первые несколько таких утренних занятий все было замечательно — Ламия, как и все женщины, смотрела на него восхищенно. Но затем что-то изменилось — после каждой тренировки она становилась раздражительной и начинала вспоминать о своём желании держать дистанцию. В день же, когда Никандр заподозрил её в ещё одном человеческом чувстве, она только вышла на крыльцо, увидела их с Фавием сражение и вышла вперёд, прерывая тренировку.