Стая - Ольга Григорьева Страница 55

Дальше Айша не могла вспоминать. Сжалась, впившись пальцами в мох, задрожала, вновь ощущая ту, забытую уже, сырость и тьму.

Уверенные шаги Орма вырвали притку из гнетущих неясных воспоминаний.

Ярл подошел, остановился подле задремавшего Харека, осмотрел свежую повязку на его ноге, сел, принялся разбирать добытую откуда-то котомку. Ничего путного в котомке не оказалось – пригодиться могло лишь огниво, кривая игла из рыбьей кости да глубокая глиняная плошка с засохшими на дне остатками какой-то еды. Ругнувшись, ярл смял опустевшую котомку, подсунул ее Хареку под голову. Тот невнятно буркнул во сне, повернулся на бок, спиной к хевдингу. Орм усмехнулся, отер ладонями лицо. За день он измотался – Айша читала усталость в его глазах, в заострившихся скулах, в каплях пота на лбу, в мутной белизне кожи и сухости губ. Он снял кольчугу, и рана на плече зияла сквозь прореху рубашки сочащейся кровавой коркой. Потеки крови исчерчивали его грудь и спину, обмотанный вокруг пояса боевой бич выпирал сбоку.

Ярл размотал хвост бича, положил оружие на землю рядом с собой. Тяжелый наконечник утоп во мху, недобро выставил железные колючки.

Ночь набегала быстро, накатывала темнотой, забиралась под одежду сырой свежестью. Тяжело гудящий комар, невесть откуда взявшийся в этой глуши, зазвенел над Ормом, пристроился на его раненом плече. Урманин даже не шевельнулся.

– Надо бы огонь запалить, – Айша, будто ненароком, согнала комара. Недовольно пища, тот закружил над ее головой, опустился на лоб. Притка шлепнула ладонью по лбу, стряхнула с пальцев черную размазавшуюся точку, пояснила: – Согреться да и зверье лесное погнать подалее…

– Нет.

Белоголовый мог не отвечать, Айша и сама понимала – зверей бояться не стоит, летом у них полно другой добычи. На человека они охотиться не любят. Тем паче что людей здесь собралось слишком много. Но ей хотелось поговорить с Ормом, хотелось спросить…

– Ярл, а как ты… – начала осторожно.

– Услышал, – не открывая глаз, перебил ее Орм. – Пришел на твой крик.

– Но я никого не звала, – попыталась возразить Айша.

В пылающей конюшне ей казалось, что кричала она совсем негромко. Неужели урманин даже снаружи расслышал ее слабый писк?

Орм открыл глаза. Сумеречная тень скрывала его лицо, глаза из серых стали темными, почти черными, окруженными воспаленной краснотой белков.

– «Никого не звала…» – передразнил он. – А они – зовут?

Устало кивнул головой на притихших воинов, и Айша словно увидела их впервые – грязные повязки на ранах, изодранную одежду, опаленные бороды, твердо сжатые сухие губы, согбенные спины, ввалившиеся глаза. Живые? Мертвые? В ночи не поймешь… Меж деревьями промелькнула черная тень, повеяло сыростью, ..

Орм заметил испуг в ее глазах, попытался улыбнуться. Трещина на его губе лопнула, засочилась кровью:

– Не бойся. Бояться надо было раньше… Теперь уже незачем…

Утром средь воинов Орма Айша обнаружила Слатича. Огромную, неуклюжую с виду фигуру словена она признала еще издали. В груди встрепенулась легкокрылая птица радости, ноги сами побежали к воину.

Слатич шел от реки, вода сбегала по его лицу, капала с мокрых пальцев, склеивала волосья на груди. Рубаху Слатич перекинул через плечо, от кожи словена в утренней прохладе исходил пар.

Заметив притку, Слатич удивленно вскинул брови:

– Ба! А ты-то как здесь очутилась?

– Пришла.

Айша не умела объяснять. Да и выказывать свою радость не умела. Ей хотелось закричать, обвить руками могучую шею воина, прильнуть к его груди, но вместо этого вымученно улыбнулась:

– Меня Орм привел.

– Всех нас этот проклятый урманин привел, дай ему боги здоровья.

Лицо у Слатича было большое, плоское, круглое, как луна в полнолуние, мясистые губы казались слишком мягкими для такого крупного и сильного мужчины, а глаза, наоборот, – чересчур маленькими. Слатича никто не назвал бы красивым или даже приятным.

Но нынче Айше его лицо казалось самым красивым лицом на свете. Глядела на него, а пред глазами проносились те дни, что провела вместе с ним и Бьерном, – путь в Альдогу, двор князя, море, вечерние посиделки со старой, так любящей байки властительницей Асой, маленькие и большие урманские усадьбы, жар костров и горящих домов, пьяные стычки после пира, дружеские объятия после битвы.

– А где Бьерн? – вырвалось то, что висело гирей на языке, вызывало боль в груди, заставляло надеяться.

Нет, она не хотела любить Бьерна, знала – это бессмысленно. Просто тянулась к нему, как оставленные хозяевами псы тянутся к тем, кто делит с ними пищу и кров. Сам того не ведая, Бьерн был ее лучшим другом, защитником, единственным родичем, ее тайной и силой. В нем, как и в ней, все еще дышало спокойствием и тишиной лесов оставленное далеко позади Приболотье и пела загадочной страстью та, единственная, ночь… Без Бьерна мир менялся – Айша не могла сказать – лучше ей становилось или хуже, – просто большую ее часть вдруг занимала пустота, которую надо было чем-то заполнить, но она не знала – чем…

Слатич помрачнел;

– Не знаю. Он собирался уйти лесом. Остался у южных ворот. С ним были Избор и Латья. А Вадима убили. Я сам видел.

Повеяло прохладным осенним ветром. Кожа Слатича покрылась мурашками, он стащил с плеча скомканную рубашку, расправил, собираясь надеть. Лицо Слатича скрылось под тканью, вынырнуло из ворота. Широкие ладони огладили рубаху на груди, похлопали по бороде, зачесали волосы со лба к затылку.

– Видать, ихний конунг не так уж могуч да важен, как сказывали, – проговорил Слатич, сверху вниз покосился на притку: – Да ты не грусти, сыщем наших. Земля-то у них тут не самая великая, кругом вода. Сыщем, как пить дать!

– Сыщем, – кивнула Айша, Сейчас она была готова соглашаться с любыми словами воина, лишь бы не молчал. Для того и сказала: – Харека ранили. Я его подлечила немного. А Орм не дается, говорит – царапина, не более…

Она не была уверена, что Слатич знает Волка, но воин согласно кивнул:

– Знаю. Я с такой раной, что у Харека, и двух шагов не прошел бы. Недаром говорят, будто берсерки у них нечто вроде зверей воинского бога. Наподобие сторожевых псов, что ли…

– Берсерки? – Урманский язык Айша знала с детства, – ежели у тебя в землях князь – урманин, как не ведать его речей? Слово «берсерк» она слышала часто и много, особенно часто стала слышать тут, в северных землях. Берсерков боялись и почитали. Конунги предлагали им любую плату, чтоб заманить к себе на службу.

– Харек – берсерк? – переспросила она.

– Так говорят.

Сквозь рубашку на груди Слатича проступали мокрые пятна. Вой потер одно из них, хмыкнул, словно удивляясь, почему пятно не исчезает. Говорить с маленькой приткой ему было не о чем, но уходить от землячки вроде тоже не подобало. Мялся, озирался по сторонам, размышлял, что бы еще такое брякнуть.