Падение Софии - Елена Хаецкая Страница 54

— Господин Порскин, — вмешался я, — для чего вы привели меня сюда?

— Показать. А вы что подумали?

— Для чего мне это видеть?

— А! — выговорил Порскин. — Конечно… Простите. Я должен был сразу вам объяснить.

Он наклонился и обеими руками перевернул мертвеца на спину.

— Узнаете его? Да подойдите вы ближе. Он уже не причинит вам никакого вреда. Он больше этого не может.

У меня вся кровь отхлынула от сердца и застучала в голове. Убитый не был ни Свинчаткиным, ни Витольдом, ни Муриным. Он, если уж на то пошло, вообще не был человеком. Это был фольд.

— Ну… наверное… — выдавил наконец я. — Возможно… возможно, да, мы встречались. Не могу утверждать определенно.

— Он ведь из банды Свинчаткина, так? — сказал Порскин.

— Вы поэтому меня позвали? Я ведь свидетель, жертва ограбления, и могу опознать…

— Да, — кивнул следователь, внимательно за мной наблюдая. — Да что с вами? Что вас пугает?

— Не знаю, — честно ответил я. — Может быть, ксенофобия так проявляется. Мне на него даже глядеть — и то противно. Лучше бы он, право слово, был живой и угрожал мне. А так — к горлу подкатывает. Кожа эта его и глаза заплывшие…

— Вы видели его прежде? — настаивал следователь.

— Его… или другого такого же, — ответил я.

Мне и вправду сделалось нехорошо от происходящего. До чего же несправедливо, что случилось все именно сегодня, когда вдруг выдалась такая ясная, чудная погода! Как будто долгожданный праздник кто-то испортил.

— Они все на одно лицо, эти ксены, — прибавил я.

— Сколько таких вы встречали? — спросил Порскин.

— Троих, может быть, или четверых, — соврал я. — Но почему вы считаете, что покойный непременно принадлежал к банде Свинчаткина?

— Я уже послал запрос в министерство межпланетных сношений, — ответил Порскин. — Раса определена как «фольд» — ксен с планеты Фольда. Землю эта раса еще не посещала. Во всяком случае, официально. Отсюда — очень простой вывод… Точнее, никакого вывода, кроме одного, который ни из чего не выводится, а существует сам по себе, так сказать, эмпирически: это один из сообщников Свинчаткина.

— Скажите, Конон Кононович, — я довольно бойко назвал следователя по имени-отчеству, — еще не известно, почему Свинчаткин набрал себе бандитов исключительно из числа фольдов?

— Нет, — ответил Конон. — Но мы это выясним. Обязательно. Может быть, у самого Свинчаткина и спросим… А теперь смотрите хорошенько… В обморок не упадете?

Я покачал головой.

— Ладно, — следователь не слишком-то мне поверил, но все-таки повернул голову мертвеца. — Видите?

Я увидел. На шее у фольда чернела точно такая же рана, как у Ольги Сергеевны Мякишевой на фотографии. Кто-то вырвал из тела кусок плоти.

— Рядом должно быть огромное пятно крови, если, конечно, убийство произошло именно на этом месте, — продолжал Порскин. — Убийца разорвал жертве артерию. Но крови почти нет. Вывод?

— Выпил? — предположил я. — Но ведь вампиров не существует.

— Вампиров не существует, — задумчиво повторил Порскин.

Тут полицейский пошевелил усами, как будто хотел опровергнуть эти простые слова.

— «Карета» едет, — произнес он гулко.

Действительно, приближалась «карета» — электромобиль криминалистов. Машина остановилась в десятке шагов от места происшествия. Полицейский коротко отсалютовал Порскину и ушел. Я видел, что Порскин дал ему сложенную пополам десятирублевую купюру.

Криминалисты выскочили из машины и направились к нам. Порскин сказал мне:

— Вы можете возвращаться домой. Я потом принесу вам на подпись показания. Собственно, мне от вас требовалось подтверждение, что убитый принадлежит к той самой расе, представители которой были, из неизвестных причин, незаконно доставлены на Землю Матвеем Свинчаткиным и теперь вместе с ним разбойничают на большой дороге.

— Ясно, — проговорил я. Я издали поклонился криминалистам и поскорее ушел. Мне не хотелось смотреть на их работу.

* * *

Я возвращался домой один. Ослепительный зимний день уже померк, выцвел, как дешевая ткань после стирки, и на душе лежала отчаянная печаль. Я недоволен был собой. Мне все казалось, что я мог бы сделать больше — и для погибшего фольда, и для Свинчаткина… С другой стороны, Свинчаткин ведь злодей, и при том не бутафорский, а самый настоящий. Он не только отнимает у людей деньги и вещи, он еще и унижает их достоинство, наносит сердечные раны.

И по-прежнему оставался неразрешенным главный вопрос: для чего было ему привозить на Землю инопланетных дикарей и с их помощью чинить разбой? Мало разве на Земле собственных грабителей? И должен ли я, таким образом, сочувствовать Матвею?

Неожиданно я остановился. Мне почудилось, будто за мной наблюдают чьи-то незримые глаза. Кто-то, как казалось, прятался поблизости и выслеживал каждый мой шаг.

После того, что я видел сегодня, мне не хотелось ни с кем встречаться на большой дороге. Не имело значения, кто это будет: Матвей с требованием объяснений, кто-нибудь из фольдов, огорченный смертью соотечественника, или же преступник, после двух лет бездействия вновь ощутивший потребность убивать.

Я ускорил шаги, но потом подумал, что это, возможно, выдает мой страх, и снова пошел неторопливо, как бы гуляя. Ощущение чужого взгляда то слабело, то усиливалось. Иногда у меня просто мурашки от этого бежали по спине. Один раз я даже остановился и почесался. После этого, как ни странно, незримый соглядатай исчез.

— Нервы, — решил я, приободрившись.

Возможно, впрочем, дело заключалось в том лишь, что теперь я уже входил в мой сад и сворачивал в аллею.

Мне нестерпимо хотелось побежать, чтобы как можно скорее очутиться под спасительным кровом. Усилием воли я сдерживал себя. Не хватало еще, чтобы моя собственная прислуга начала презирать меня за трусость. Пусть я милашка и душка, но я храбрый милашка и неустрашимый душка.

Я поднялся по ступеням, открыл дверь и наткнулся на Макрину. Она тихо вскрикнула, отшатнулась, словно увидела привидение, прижала к груди задранный и скрученный жгутом фартук и, сдавленно всхлипывая, побежала прочь от меня.

— Что еще случилось? — крикнул я ей в спину. — Стойте! Макрина, стойте!

Она споткнулась и застыла возле перил лестницы, ведущей на второй этаж. Потом обмякла и перегнулась через перила. Можно было подумать, что я выпустил пулю ей в спину, и теперь она доживает свои последние мгновения.

— Макрина! — строго произнес я. — Перестаньте ломать комедию и отвечайте.

Макрина выпрямилась, повернулась в мою сторону, утерлась и сказала:

— Простите, Трофим Васильевич, голубчик, батюшка. Столько всего свалилось. Женский ум слабый, а сердце мягкое — всякая иголка в него вонзается.