Замок отравителей - Серж Брюссоло Страница 53

Вскочив на лошадей, они поскакали в Кандарек, Жеан знал, что проникнуть в замок ему не составит труда: сейчас, когда все закончилось, бдительность стражи ослабла. К тому же он много раз объезжал вокруг крепостной стены и хорошо подметил все ее слабые места.

С горечью в душе Жеан смотрел на пригнутый затылок Ожье, скакавшего впереди.

Ожье, в сердце которого уже закрадывалась печаль. Да, мстить за себя — это честно, и Жеан не сердился бы на него за это… если бы только не было Ираны.

Отныне между ними всегда будет стоять образ Ираны, причиняя боль, как нарыв, который следует вскрыть. Смертельным поединком, может быть? Но согласится ли Ожье драться?

«А ты? — подумал Жеан. — Способен ли ты одолеть его? Не смотри на его седые волосы, он опытнее тебя в военном деле…»

Все это стоило обдумать.

«Самое простое, — рассуждал Жеан, — дать убить себя, когда ты будешь подбираться к Дориусу. И все само собой уладится».

Он чувствовал, что слишком устал, чтобы поддаться подобному безумию. Он хотел бы умереть во сне… или в честном бою, в котором мог бы утопить свое отвращение к жизни. Наемники всегда нужны. Хорошо бы поступить на службу к какому-нибудь барону, поднявшему знамя Крестового похода, и, оказавшись там…

Жеан тряхнул головой. Он не узнавал себя.

Они подъехали к замку с задней стороны. Жеан знал, что там стена выщерблена, в ней образовались естественные каменные ступеньки, и взобраться на нее совсем нетрудно.

— Храни тебя Господь, — только и произнес Ожье, передавая ему кинжал.

Проводник молча взял оружие и отвернулся.

От подъема открылась рана, Жеан почувствовал, как по позвоночнику потекла кровь, но не придал этому значения. Он проскользнул мимо дремавших стражей и поднялся по коридорам до комнаты Дориуса. Один только факел освещал проход, не было ни одного караульного у обитой гвоздями двери.

С кинжалом в руке Жеан вошел в келью. Дориус в длинной льняной рубашке лежал на спине, вытянув вдоль тела руки. Уставом было запрещено спать голым и даже смотреть на срамные части своего тела во время отравления нужды.

Проводник почти физически ощущал ненависть, от которой разогрелась кровь, обжигая вены. Он с трудом сдержал себя, чтобы не броситься к кровати и не вонзить кинжал в грудь монаха. Затаив дыхание, Жеан приблизился и, положив ладонь на рот Дориуса, сел на его живот, приставил острие к горлу.

— Если крикнешь, умрешь, не успев прочитать молитву, — тихо произнес он. — Я пришел покарать тебя за все, что ты сделал. Я отомщу за Ирану: через минуту ты предстанешь перед своим создателем.

Дориус даже не вздрогнул. Его глаза были открыты, и Жеану показалось, что монах ждал его всю ночь. Он отнял ладонь, обескураженный таким безразличием.

— Я знал, что ты придешь, — пробормотал аббат. — Я понял, что проиграл, когда увидел тебя вынырнувшим из воды. Мне следовало бы предусмотреть, что ты не позволишь утопить себя, как крысу.

— Зато мертвы Ирана и Робер! — бросил ему в лицо Жеан.

— Ошибаешься, — с неподдельной усталостью возразил Дориус. — Они живы.

Прилив радости ворвался в грудь проводника.

— Они тоже сбежали! — вдруг охрипшим голосом проговорил он, ослабив давление острия на горло монаха.

— Ничего ты не понимаешь, — укоризненно произнес Дориус. — Им не грозила ни малейшая опасность. Все было подстроено заранее. Веревка на горловине мешка была на три четверти разрезана, а сменную одежду спрятали в камышах ниже по течению реки…

— Ничего не понимаю, — признался проводник. — Ты подготовил их бегство?!

Дориус приглушенно засмеялся. Острие кинжала оцарапало ему кожу, кровь потекла по его жирной шее, но он не обратил на это внимания.

— Ну и глупец же ты, — с едва заметным презрением сказал он. — Ирана была права. Ты до сих пор так и не догадался? Именно она устроила эту заваруху. Мы с ней делали вид, что ненавидели друг друга, но были сообщниками. Именно она задумала всю эту махинацию… Мы работали сообща, она и я. Помогали друг другу.

— Ты врешь, чтобы спасти свою шкуру, — покраснел Жеан.

— Нет, — выдохнул монах. — У нее дьявольское воображение. Все началось в тот день, когда я сказал ей, что барон страшно расстроился, узнав о несчастье, приключившемся с одним из его товарищей по оружию. Он очень боялся, что тоже подхватил проказу, однако то была безобидная кожная болезнь… Тут-то у Ираны и возникла мысль использовать его страх. Она дала мне мазь из молочая, которая раздражает кожу, вызывая симптомы, схожие с проказой. Я немедленно принес эту мазь Орнану де Ги. Барон мазался ею, как лекарством, не подозревая, что после каждого применения усиливалась иллюзия болезни. Начав с этого, Ирана придумала и все остальное: фальшивые мощи… яд… приучение Гомело к яду. У нее на все был ответ. Иногда я приходил в ужас. Не будь она женщиной, из нее вышел бы великий стратег.

Ошеломленный Жеан отпустил монаха. Дориус приподнялся на локте. Казалось, он счастлив от возможности облегчить свою совесть.

— Ирана околдовала меня, — признался он. — Она была так красноречива, соблазняя выгодами, которые мы будем иметь.

— Какие еще выгоды… — пробормотал Жеан. — Сумасбродство.. . помешательство…

— Да, конечно, — согласился монах. — Мне надоело быть бедным аббатом, Ирана это знала и давила на мою гордыню. Она сказала, что, став спасителем барона, я получу большую награду. И это правда. Я вручил барону мощи в обмен на подписанный им пергамент, в котором епископу приказывалось назначить меня приором Кандарека. У Орнана было достаточно власти для этого…

— А Ирана? — нетерпеливо спросил Жеан. — Какая ей выгода от заговора? Это идиотизм, но не скажешь же ты, что она хотела стать настоятельницей твоего монастыря?

— Нет, — отрезал Дориус. — Она хотела Робера де Сен-Реми. Тебе это в новинку, а? Она безумно влюблена в юношу, готова на все ради него…

— В Робера?

— Да, она положила на него глаз, когда пела у родителей Оды. А он ее даже не заметил. Робер смотрел только на Оду. Вот тут-то любовь и сразила нашу красотку Ирану… Она желала этого мальчика. Вся извелась, но этот увалень жил только для Оды… А он для нее был не больше, чем надоедливый младший брат.

Жеан вытаращил глаза. Кинжал стал пудовой гирей. Дориус, видя его изумление, ехидно засмеялся.

— Эх, дурачок, тебя она тоже провела, эта девчонка! Я не выдумываю, она чахла по Роберу. Она до того дошла, что покончила бы с собой. Ирана бросилась в этот заговор, словно прыгнула со скалы. Это был ее последний шанс. Она хотела довести Оду до отчаяния, заставить страдать ее, как та заставляла страдать Робера, кокетничая с ним. Именно Ирана по ночам переодевалась в зверя и рассказывала барышне разные ужасы. Ей доставляло огромное удовольствие мучить соперницу, забравшую сердце Робера, но нисколько не интересующуюся этим неудачником. Ирана довела ее до того, что бедняжка бросилась с высокой башни…