Ведьмина зима - Кэтрин Арден Страница 52

Не думая, она сжала ладони чашей, и в них оказался голубой огонь. И она увидела его лицо. Огонь в ее руках… не обжигал. Она хотела безумно рассмеяться, слепой страх смешивался с новой силой.

— Константин меня видел, — сказала она. — Я убежала. Я так боялась, не могла перестать вспоминать. И я позвала бурю. Я теперь ты тут. Два демона и два человека… — она знала, что ее слова не имели смысла. — Где уздечка? — она огляделась, сжимая огонь руками, словно он был простой лампой.

— Вася, — сказал Морозко. — Хватит магии. Отпусти. Хватит для одного дня. Ты так изогнешь разум, что он сломается.

— Не мой разум изгибается, — сказала она, подняв огонь между ними. — Ты здесь, да? Это все остальное. Весь миг сгибается, — она дрожала, огонь трепетал.

— Нет разницы между миром внутри и снаружи, — сказал зимний король. — Закрой ладони. Отпусти, — он сильнее толкнул дверь, чтобы немного света падало из прохода. Он повернулся к ней, сжал ее ладони, закрыл ее пальцы на огне. Пламя пропало так же быстро, как возникло. — Вася, присутствие моего брата вызывает страх, он приносит безумие. Ты должна…

Она едва слышала его. Она с дрожью озиралась в поисках золотой уздечки. Где была Ольга? Что сделал Константин? Что он делал сейчас? Она отпрянула от Морозко, опустилась у большого сундука. Она толкнула крышку, и та поддалась. Конечно. В кошмаре не было замков. Это был сон, она могла делать, что хотела. Она была в погребе? Беглянка вернулась в Москву и призвала бога смерти?

— Хватит, — сказал Морозко за ней. — Ты сведешь себя с ума невозможным, — его холодные ладони опустились на ее плечи. — Вася, слушай, слушай, слушай меня.

Но она не слышала его, смотрела на содержимое сундука, едва замечая дрожь его рук.

В этот раз он поднял ее, развернул и увидел ее лицо.

Он что — то резко прошептал и сказал:

— Расскажи мне правду. Говори.

Она смотрела на него слепо, сказала, начиная истерически смеяться:

— Нет ничего настоящего. Полночь — это место, и снаружи буря посреди ясного вечера. И тебя тут не было, а теперь ты тут. И я так боюсь…

Он мрачно сказал:

— Тебя зовут Василиса Петровна. Твой отец управлял деревней, его звали Петром Владимировичем. В детстве ты воровала печенье… Нет, смотри на меня, — он поднял ее лицо силой, не прекращал говорить ей правду. Не часть ее кошмара.

Он безжалостно продолжал:

— А потом толпа убила твоего коня.

Она дернулась в его хватке, отрицая правду. Может, она могла сделать так, что Соловей не умирал тут, в кошмарах, где все было возможно. Но он встряхнул ее, поднял подбородок, чтобы видеть ее глаза, заговорил в ее ухо, и его голос был зимой в душном погребе. Он напоминал ей о ее радостях и ошибках, о любви и изъянах, пока она не пришла в себя, потрясенная, но способная думать.

Она поняла, как близко была к безумию в этом погребе, где реальность падала, как гнилое дерево. И она поняла, что случилось с Кощеем, как он стал чудовищем.

— Матерь Божья, — выдохнула она. — Дед Гриб… говорил, что магия сводит с ума. Но я не понимала…

Морозко смотрел в ее глаза, а потом напряжение пропало в нем.

— А ты думала, почему так мало людей колдует? — спросил он, взяв себя в руки, отходя. Она еще ощущала его пальцы, понимала, как сильно он сжимал ее. Как сильно она сжимала его.

— Черти колдуют, — сказала она.

— Лишь мелкое, — сказал он. — Люди сильнее, — он сделал паузу. — Или они сходят с ума, — он опустился у сундука, что она открыла. — И проще пасть добычей страха и безумия, когда Медведь близко.

Она глубоко вдохнула, опустилась рядом с ним у открытого сундука. В нем лежала золотая уздечка.

Она видела предмет дважды: при свете дня на голове Пожары и во тьме конюшни, где золото было бледным по сравнению с яркой лошадью. Но в этот раз уздечка лежала на подушке и неприятно сияла.

Морозко взял предмет в руки, и части рассыпались, как вода, на его пальцах.

— Ни один черт не смог бы это сделать, — сказал он, крутя уздечку. — Не знаю, как Кощей это сделал, — в его голосе звучали восторг и ужас. — Но это может сковать любого, плоть или дух.

Вася протянула дрожащие руки. Золото было тяжелым, на жутком предмете торчали шипы. Вася поежилась, вспомнив шрамы на голове Пожары. Она поспешила расстегнуть ремешки, убрала поводья, оставив две золотые веревки. Она бросила на пол удило. Другие части лежали в ее руках, как змеи.

— Ты можешь использовать это? — спросила она, протягивая их Морозко.

Он коснулся золота, замешкался.

— Нет, — сказал он. — Эту магию сделали смертные для себя.

— Хорошо, — сказала Вася. Она обвила золотыми веревками запястья, чтобы можно было легко их снять при необходимости. — Тогда найдем его.

Снаружи снова раздался раскат грома.

23

Вера и страх

Константин закончил утихомиривать толпу у ворот великого князя. Карету княгини Серпухова распрягли, женщина ушла в терем со служанкой.

Константин мрачно думал, что однажды не будет успокаивать народ Москвы, а снова толкнет их на дикость. Он вспомнил власть той ночи, все те тысячи отвечали на его тихие слова.

Он хотел ту власть.

Демон обещал. Скоро. Но теперь он должен был идти к великому князю, проследить, чтобы Дмитрий не слушал Александра Пересвета.

Он повернулся во дворе, увидел маленькое почти прозрачное создание на пути.

— Бедный дурак, — сказал дворовой Ольги.

Константин не слушал его, поджал губы и пошел по двору.

— Он тебе соврал, кстати. Она не мертва.

Константин невольно замедлился, повернул голову.

— Она?

— Она, — сказал дворовой. — Иди в терем, посмотри сам. Медведь предает всех, кто идет за ним.

— Он не предал бы меня, — Константин с отвращением смотрел на дворового. — Я ему нужен.

— Сам погляди, — прошептал дворовой. — И помни — ты сильнее, чем он.

— Я лишь человек. Он — демон.

— И зависит от твоей крови, — прошептал дворовой. — Когда настанет время, помни об этом, — медленно улыбнувшись, он указал на ступени терема.

Константин замешкался, но повернулся к терему.

Он едва знал, что сказал стражу. Но это сработало, потому что он миновал порог, застыл на миг, моргая в полумраке. Княгиня Серпухова, взглянув на него, упала в обморок. Константин ощутил отвращение. Женщина пришла проведать подруг.

И тут служанка побежала к двери, и он узнал ее.

Василиса Петровна.

Она была жива.