Вожак - Александра Лисина Страница 52

— А мне теперь эту кашу расхлебывать!

— Бел, да что тут такого? Тебе ж не привыкать: со Стражами ты много лет ходила в дозоры, Гончими управляла, с хмерами держишься на равных, эльфы тебя уважают… Даже охотники признают, что с тобой лучше не связываться! У тебя весь Проклятый лес к ногтю прижат! Ни одна зверюга лишний раз не вякнет! Питоны издалека раскланиваются! Да с твоими способностями и рунами подчинения ты лучше всех с ними управишься!

— А оно мне надо? — сварливо осведомилась Белка. — Сидеть с ними, как с малыми детьми, терпеливо объясняя, что они не рабы? Учить их заново жить, потому что кое-кому показалось, что все уже закончилось, а единственное, что им осталось, — это с честью выполнить свой долг и по возможности поскорее помереть, чтобы не осквернять этот мир своим присутствием? Скажи, мне это надо — вытаскивать из ямы тех, кто сам этого не хочет? Знаешь, сколько придется потратить на них времени и сил? Знаешь, как тяжело перебарывать тех, кто готов в любой момент закрыть глаза и упасть замертво? Кто решил, что уже мертв, и теперь только ждет повода позвать Ледяную богиню? А знаешь, что будет, если я утром встану и велю им проваливать?

Лакр неловко кашлянул.

— Они встанут и уйдут, рыжий! Но недалеко. До первой полянки. Где сядут на землю, сложат ручки и тихо помрут дней через десять, потому что у них не будет ни желания, ни воли, ни сил, чтобы встать и просто поесть.

— Зато у тебя больше не будет проблем. Разве нет?

— У меня их не будет даже в том случае, если я выведу этих кроликов в чистое поле да зарублю к Торковой матери, чтоб не мучились. Но я этого не сделаю. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что искупление — это не смерть, — сурово отрезала Белка. — Искупление — это работа, осмысление, готовность учиться новому. И это жизнь, наполненная смыслом. Жизнь, в которой не умирают от тоски и самобичевания, не терзаются прошлым и очень стараются себя изменить. Сами, без всяких рун и заклятий. Искупление — это жизнь, когда ты каждый день помнишь о совершенной ошибке, но при этом делаешь все, чтобы больше никогда не повторилось то, чему ты когда-то не сумел воспрепятствовать. Именно в этом — настоящее изменение. Правда, Тиль?

Тирриниэль быстро кивнул.

— В свое время мне пришлось оказаться на грани, чтобы это понять.

— Зато ты сделал все сам, а эти хорьки хотят достичь результата чужими усилиями. Так зачем мне им помогать? Зачем куда-то тащить, если они сами этого не желают?

Лакр сконфуженно потупился.

— Вот и я не знаю, — вздохнула Белка, внезапно успокоившись. — Мне не нужны тридцать идиотов, мечтающих сбежать от собственной совести. Может, для них клятва лучше, чем отречение. Но я, чтоб ты знал, никогда не требую от своих подопечных абсолютной покорности. Более того: жестоко за это наказываю. Да, я требую подчинения. Однако те, кто мне доверился, остаются свободными в своих решениях. Я не ограничиваю их ни в чем. Просто спрашиваю за каждое слово и требую, чтобы они за него отвечали. По делу сказал — уважаю. Бахвалишься на пустом месте — давай проверим. Докажешь, что хорош в бою, отлично, живи. Не докажешь — не обессудь: какое-то время походишь в лубках, зато потом сто раз подумаешь, прежде чем открывать рот или выпускать когти… Такова моя правда, Лакр. И таковы мои методы. Может, они излишне жестоки, но они работают. За последние несколько веков среди охотников не было ни одного случая, чтобы кто-то погиб у меня на охоте. И не было ни одного перевертыша, которого я не смогла бы удержать от срыва.

Громадный волк, подняв массивную голову, серьезно кивнул.

— Так и живем, рыжий, — заключила Белка. — Конечно, в стае не принято оставлять братьев в беде. Каждый из нас готов на многое, чтобы выручить оступившегося. Но когда кто-то отказывается от себя самого и решает сдаться… когда он боится взглянуть правде в глаза и предпочитает утонуть, чем барахтаться до последнего, или отказывается идти вперед, хотя когда-то вся стая была готова нести его на руках… в конце концов от такого дурака отворачиваются все. Безвольному трусу, отказавшемуся сражаться даже за себя самого, больше никто не подаст лапу. С таким не войдут в одни двери, не станут загонять вместе оленя. И помощи предлагать больше не станут. Просто потому, что он уже умер для всех и, прежде всего, для себя самого. Я уже пошла для эльфов на уступку, когда уговорила хмер прекратить охоту, и не совсем понимаю, для чего должна брать на себя лишнюю ответственность, становиться им мамкой и тащить с собой эти тридцать пустых оболочек, которые оказались не нужны даже самим себе!

Лакр неуверенно оглянулся на спящих эльфов.

— Может, все не так плохо? Все-таки им здорово досталось.

— Может, — неохотно согласилась Белка. — Только я этого пока не вижу. И решать за них ничего не собираюсь.

— Ты поможешь им?

— Нет. Если они сами этого не захотят.

— А если захотят?

— Тогда подумаю. Но это будет дорого им стоить.

Ланниец пожал плечами.

— Твое право. Хотя, полагаю, за возможность все исправить они на что угодно согласятся. По крайней мере, я бы на их месте принял даже полное подчинение.

Белка рассеянно кивнула, потихоньку теребя холку перевертыша. Лакр какое-то время ждал продолжения, надеясь вызнать еще что-нибудь, но она надолго замолчала, думая о чем-то своем, и ланниец счел за лучшее удалиться.

Стрегон мысленно вздохнул, подумав, что остроухих бедолаг ждут нешуточные испытания. Так же мысленно им посочувствовал, потому что при любом раскладе не хотел бы оказаться на их месте. Наконец повернулся на бок, собираясь честно подремать еще немного. Однако именно в этот момент наткнулся на совершено ясный взгляд ллера Эналле и неверяще замер, напряженно прокручивая в уме недавний разговор. Со злым восхищением выругался про себя и в который раз напомнил себе никогда больше не связываться с Белкой.