Небо цвета стали - Роберт М. Вегнер Страница 51

– Десять жилых фургонов с полным снаряжением, кроватями, мебелью, посудой и так далее. Не хотят лошадей, сразу это оговорили, в этом долине едва хватает травы для их овец и коз, но ваши фургоны их очаровали. Они никогда ничего такого не видели. Говорящий от Людей Земли предложил такой договор: пять фургонов сейчас, пять – когда покинете долину. Это честное предложение.

Даже Аве’аверох слегка улыбнулся:

– И только-то?

– Всякая вещь ценна настолько, насколько видит ее покупающий.

Лейтенант был прав. Для армии Фургонщиков потеря десяти жилых фургонов стала бы мелочью в сравнении с опозданием, к какому привели бы схватки с местными. А для местных жилые фургоны представляли собой дар небес, чудесный и небывалый в своем богатстве.

Верданно думали так же.

– Они получат свои фургоны, – кивнул боутану. – Что-то еще, лейтенант?

– Орлиная Грань. – Кеннет перешел к самому важному из дел. – Я ее уже осмотрел. Она не только узкая, но и неудобная, эдакое седло, – он показал ладонью выгиб, – с неудобным подъездом в середине. Сильно груженный фургон не проедет там даже в четверной упряжке. Слишком под углом. Бо́льшую часть из них придется разгружать, иначе те, что везут балки или припасы, застрянут.

– С каких это пор Горная Стража разбирается в фургонах?

– С тех пор, с каких некоторым нашим солдатам пришлось послужить в охране купеческих караванов. А если этой гранью не проедет ни один груженый фургон наших купцов, то и вам не удастся. Фургоны следует облегчить, часть вещей перенести вручную и загрузить лишь по другую сторону. Иначе вы потеряете здесь боги ведают сколько повозок и времени. Конечно, если погода удержится, – добавил он. – Пока это – легкий дождик, а если начнется всерьез или случится снег и настоящий ветер… придется ждать.

Они молчали, глядя на него гневно, и Кеннет внезапно понял, что им, сыновьям Степей, не слишком-то понятно, как особенности местности и погода могут кого-либо задержать. Воспитали их бескрайние равнины, на которых, конечно, бывало тяжело, зимой – снега, а весной и осенью – дожди, способные затруднить движение, но всегда хороший конь и легкая колесница или сани могут перевезти человека с места на место. Даже в самые морозные месяцы, когда слюна замерзает на лету, можно путешествовать.

Лейтенант тяжело вздохнул:

– Вы не отдаете себе отчета, где находитесь, верно? Должно быть, поэтому горы к вам благосклонны. Потому что здесь любят отвагу и удаль, нет, не перебивай. – Аве’аверох Мантор закрыл рот. – Это Олекады. Я – не отсюда, и я, и мои люди, но мы знаем, что если речь идет о суровости, то лишь Большой хребет в силах конкурировать с этими горами. И даже он проиграет здешним ветрам. Как думаете, отчего Храм Дресс именно тут устроил себе главное подворье? Отчего Госпожа Ветров полюбила эти горы?

Кеннет забарабанил пальцами по столу, кивнул.

– Олекады – самое ветреное место в мире. Бо́льшая часть здешних долин длинные, узкие, лежащие с севера на юг. Мы прошли несколько таких. Ветра из южных Степей врываются в эти долины и разгоняются здесь: бывает и так, что несколько долин, лежащих одна за другой, направляют их в одно место, где они собираются в мощное дуновение, известное как Дыхание Богини. Я слыхал о целых стадах скота, сдутых таких порывом в пропасть. Та грань, о которой я говорю, – это именно такая труба, и если задует, то ни один фургон не устоит на колесах. А если начнет и вправду падать дождь или снег, возницы не увидят даже задниц собственных лошадей. Это не Степи, где можно проехать хоть бы и несколько миль вслепую. В горах один неверный шаг – и ты летишь вниз.

Он замолчал, прошелся взглядом по темным лицам. Ничего. С тем же успехом он мог обращаться к резным деревянным маскам.

– Оттого я повторю то, что сказал Человек Земли. Горы к вам благосклонны. Им нравится отчаянность, с какой вы идете вперед. Никто никогда не пытался такое сделать, а потому они исключительно милосердны к вашей отваге. Но не выказывайте пренебрежения.

Анд’эверс поднялся, вынул из шкафчика на борту графинчик и несколько стаканчиков, налил, расставил по столу:

– Что-то вы разговорились, лейтенант. За последние минуты сказали вы побольше, чем за весь прошлый путь. – Верданно поднял стаканчик. – Выпьем за это.

Кеннет глотнул, поднял брови. Водка, крепкая, с привкусом полыни и дыма.

– Хороша! Ваша?

– Да. Наша. Что ты на самом деле хочешь нам сказать?

Лейтенант поднял стаканчик ко рту и некоторое время наслаждался ароматом напитка. Раздумывал. Верданно не подгоняли его, смотрели: боутану с чем-то вроде доброжелательного интереса, Аве’аверох с явным нетерпением, Анд’эверс спокойно, словно уже зная ответ.

– Все идет слишком гладко. – Кеннет наконец облек свое беспокойство в слова. – Слишком быстро и ровно. До вашего появления горы кипели, гибли люди, стражники, селяне, купцы – и все кивали на вас, на ваше прибытие. Каждый в Кехлорене полагал, что эти убийства и сплетни должны подбить местных против вас, чтобы в Олекадах вспыхнул бунт. Я полагал, что во время пути нам придется пробиваться через банды разозленных селян или что те таинственные убийцы ударят по вам, чтобы и кровь Фургонщиков пролилась на камни. А здесь ничего – даже горы, кажется, нам помогают, никаких бурь, селей, лавин, а любое препятствие вы преодолеваете с ходу. Слишком хорошо идет… И я из-за этого переживаю.

– Любишь, когда кто-нибудь ломает себе кости?

– Когда идет сто тысяч человек, то кто-то да должен. Особенно в горах. Именно потому я и советую прислушаться к моим словам. Разгрузите фургоны, сохраняйте осторожность. Притормозите. Два-три дня опоздания – это лучше, чем утрата сотен фургонов и людей.

Они смотрели на него молча и бесстрастно. Похоже, он произнес слова, которые они не желали услышать. Опоздание.

Наконец Анд’эверс кашлянул, снова наполнил кубки.

– Оставим все как есть, – обронил он примирительно. – Вы ищете дорогу, мы идем так быстро, как сумеем.

Кеннет выпил одним глотком, стукнул стаканчиком о стол и без слова вышел. Похоже, верданно ничего не поняли.

* * *

То, чего он боялся сильнее всего, случилось двумя днями позже. Может, причина была в том, о чем вспоминал Анд’эверс, – в чувстве, что они приближаются домой, в одержимости, в расслабленности, в желании пойти быстрее.

Орлиная Грань называлась так не только потому, что при взгляде со стороны напоминала крылья взлетающего орла. Была она узкой, словно абрис тех крыльев. Целый день и целую ночь Фургонщики под надзором строителя готовились ее преодолевать, убирали камни, засыпали трещины, там, где угол наклона делал невозможным проезд, из валунов и утрамбованной земли настелили нечто вроде рампы, выравнивающей дорогу. Ветра и дожди наверняка размоют ее за несколько месяцев, но пока что ее должно было хватить.

Утром следующего дня после прохода ущелья первые фургоны выехали на Орлиную Грань. Кеннет поймал себя на том, что, глядя на слегка кренящиеся влево повозки, упорно преодолевающие очередные ярды, он стискивает кулаки и сжимает зубы. Переход почти в милю, сперва вниз, в скальное седло, затем вверх, а потом пологий спуск в долину, ведущую прямо к последнему препятствию. Дорогу, как смогли за такое короткое время, приноровили к проезду фургонов, и Кеннет не думал, что и имперский инженерный корпус мог бы сделать лучше. И все же чувствовал, как беспокойство поднимается в груди и бьется под черепом. Да и не у него одного.