Пасынок судьбы - Владислав Русанов Страница 51

Вот пан Тишило, не понаслышке знакомый с разными государствами и разными народами, и недоумевал: что общего может быть у уроженца Мариенберга с Загорьем? Зачем это Олешеку надо — письма какие-то возить, добрым именем шпильмана рисковать?

Годимир в ответ на вопросы полещука только плечами пожимал. Откуда ему знать? Сам знаком с музыкантом всего-ничего. Правда, за это время он показал себя достойным спутником и хорошим товарищем. Но об этом же смешно говорить даже королю Доброжиру либо каштеляну Божидару. Если человек хороший, это еще не значит, что не может на чужое королевство работать.

Так ни до чего и не договорились. Зато пан Конская Голова пообещал Годимиру одолжить полный доспех для Господнего суда, который, по обычаям все времен и земель, представлял собой поединок. Мол, Господь на правду выведет, не даст неправому победы. Годимир бодрился, но особой уверенности в своих силах не ощущал. Точнее, в силах он был уверен, а вот в удаче… Ой, и капризная девка эта удача! Так и норовит язык показать и скрыться куда-нибудь. В особенности, когда на нее уповают. Это сегодня ему вроде как повезло — король принял мудрое и справедливое решение. А что будет завтра? Того и гляди: конь споткнется, приструга лопнет, целое с виду копье треснет ровно посередине…

Ничего не придумав, пошли к Божидару. Тишило сказал, что сам будет говорить об Олешеке, как о старом знакомом. Может и поручиться.

Подивившись в душе простоте и прямоте полещука, Годимир уныло поплелся за ним, все еще таская цистру под мышкой. Сам-то он корил себя за то, что не смог бы вот так, как в омут головой, броситься на защиту друга. Нет, друга, конечно, мог бы. Вот следует ли шпильмана считать другом? И тут же словинцу захотелось в глаз себе двинуть от злости. Как это не друг? А кто отливал его водой на тракте? Мог бы и бросить. Очень даже запросто. И ищи-свищи потом того шпильмана… Захочешь примерно наказать — и не сумеешь. Заречье большое, замков много, домов корчемных еще больше.

Пан Божидар встретил их с почтением. Именно их, а не одного пана Тишило. С Годимиром он тоже разговаривал уважительно, как с равным. Словно и не было вовсе обвинения пана Стойгнева. Расспрашивал о повадках драконов, волколаков, кикимор. Цокал языком. Ругал Желеслава и мечника его Авдея. Об Авдее он вообще отзывался, кривясь всякий раз, как от скисшего пива. Хорошо, не плевал под ноги при каждом упоминании.

Но, как бы то ни было, а освобождать Олешека из темницы, куда его сразу же из большой залы переправили стражники, ошмянский каштелян отказался. Даже под честное слово пана Тишило. Пообещал, само собой, со всей ответственностью разобраться, выслушать беспристрастно еще раз обвинения королевича Иржи и оправдания шпильмана. Сказал, что дело нешуточное. Ошмяны всего в десятке поприщ [41]от перевала Черные Ели стоят. А если загорцы вздумают на север войной пойти, так Черных Елей никак не минуют. Самый удобный перевал для большого войска, с тяжелой конницей и обозами. По другим перевалам разве что пехтуру перегонять — камень на камне. Так что торопиться не надо. Он-то, пан Божидар герба Молотило, конечно, не сомневается в честности пана Тишило и его спутников, но, как говорится, береженого и Господь бережет. На том и порешили.

После они с полещуком завернули еще на кухню. Уговорили копченый окорок и жбан крепкого пива… Годимир не заметил, как солнце здорово за полдень перевалило.

Вот и решил словинец отнести хотя бы цистру в комнату. Чего, в самом-то деле, тягать инструмент?

Годимир толкнул дверь и опешил. На его сундуке безмятежно развалился один из святош-иконоборцев.

Нет, ну что за люди! Мало того, что в дороге тащились хвостиком, так и здесь разыскали! Взять бы за шкирку, да под зад коленом!

Но, с другой стороны, божий человек. Да и зла от них пока никому нет. Ну, пытаются переучить мирян молиться по-своему… Так и что с того? Насильно ведь никого не заставляют. Ходят, уговаривают. Бывают нудноватыми и навязчивыми, так не со зла же. Просто видят мир по-своему.

Поразмыслив таким образом, Годимир сдержал первый порыв и вежливо заметил, стоя на пороге:

— Здесь я сплю, святой отец. Если хочешь, ложись на соседний сундук.

Вместо ответа иконоборец уселся и скинул на плечи капюшон.

Годимир едва сдержал удивленное восклицание. Это ж надо! Или мерещится? Да нет, ошибиться невозможно. Насмешливый взгляд. Под правым глазом зеленоватый след от синяка, а немного ниже его теряется в окладистой бороде тонкий белесый шрам.

Не может быть!

— Вижу, узнал меня, пан рыцарь? — Человек коротко рассмеялся, показывая из-под усов обломанный зуб — через такую дырку плеваться очень даже удобно.

— Ярош? Ярош Бирюк?

— Точно! А еще? — проговорил разбойник вдруг сильно охрипшим голосом.

— Нищий из корчмы Андруха Рябого?

— И тут не оплошал! Молодец, пан рыцарь!

Годимир нахмурился. Во-первых, слово «пан» Ярош произносил как-то… Ну, без всякой почтительности, скажем так. Скорее с изрядной долей насмешки. Во-вторых, что может быть общего у благородного рыцаря, борца с несправедливостью, и разбойника с большой дороги? Прознают прочие рыцари — стыда не оберешься. В-третьих, он не мог не согласиться, что Ярош — а ведь это был он — помог ему в драке возле конюшни. Дрался-то лесной молодец на его стороне.

— Ну? Что тебе надобно? — буркнул словинец безо всякой приязни.

— Вот те раз! — воскликнул Бирюк. — Разве так гостей встречают?

— Ты мне не гость! — отрезал рыцарь. — Зазорно мне с такими как ты разговоры разговаривать!

— А зачем тогда из колодки меня освобождал? — прищурился разбойник.

— А захотелось просто! — в тон ему ответил Годимир. — Ну, освободил и освободил. Теперь за мной следом таскаться надо? Ты что, Серый Волк из сказки? «Отпусти меня, добрый молодец, я тебе пригожусь…» Шел бы ты!

Рыцарь взялся за рукоять меча.

На Яроша это движение не произвело ни малейшего впечатления. Или был уверен в своем умении записного драчуна (что ни говори, а колом он управлялся мастерски, значит, наверняка и другим оружием владеет отменно), или не считал, что рыцарь его всерьез рубить станет.

— Я кому говорю? — возвысил голос словинец.

— Ты на меня не кричи. — Лесной молодец вновь показал щербатый оскал.

— Это еще почему?

— Да потому, что я не тебе помогать пришел.

— А кому?

— Шпильману.

— Ну… — Годимир задумался. Подмывало послать подальше разбойничка, но внезапно пробудившаяся слабая надежда — а вдруг получится? — не позволяла. — Точно?

— Точнее не бывает. Какого лешего я брехать должен? С какой такой радости?

— Ну…