Чуроборский оборотень - Елизавета Дворецкая Страница 50

– Что? – Княгиня вскинула на него глаза. – Смерть? Оборотнева Смерть? Что это такое?

Но Двоеум, злясь на себя, что сказал лишнее, только махнул рукой и пошел вон из горницы. Княгиня подняла руку, хотел удержать его, побежать за ним, но не было сил даже встать. Ужасающий лик Велы снова всплыл в ее памяти. Она вскрикнула, слезы полились по ее лицу. Прибежавшие Кудрявка и Румянка нашли ее совсем больной, дрожащей, как в лихорадке, плачущей непонятно о чем. Они отвели княгиню в опочивальню, уложили, напоили травками, кое-как успокоили. Всю ночь они по очереди сидели при лучине возле ее лежанки, видели, что княгиня не спит, а смотрит в темноту лихорадочно блестящими глазами. То одна, то другая выходили на забороло и прислушивались к ночной тишине, тщетно выискивая слухом знакомые звуки приближения Стаи. Они знали, что Огнеяр вернется не скоро, но молили богов привести его домой побыстрее.

Последние несколько переходов до Чуробора Огнеяр не знал покоя. Непонятная сила подталкивала его – скорей, скорей домой! Огнеяру казалось, что за время его отсутствия в Чуроборе произошли какие-то тревожные и опасные события, и он стремился туда, как птица к гнезду с оставленными птенцами. От нетерпения увидеть высокие стены Чуробора, построенные из срубов, резные ворота детинца, княжий терем, мать, даже Неизмира Огнеяр не находил себе места. Его разбирала лихорадочная дрожь, шерсть на спине ерошилась и почти вставала дыбом. Постоянно думая о доме и матери, Огнеяр почти перестал замечать, что происходит вокруг. Если к нему обращались, из горла его в ответ рвалось раздраженное рычание, и он с трудом сдерживал голос зверя, который вдруг заворочался в нем, заставлял себя ответить по-человечески. В конце месяца сечена, когда справляются волчьи свадьбы, Огнеяр всегда чувствовал беспокойство, посмеивался и без труда находил, как его унять. Но сейчас было совсем не то. Ночами ему снились странные сны: как будто отдельные части его тела начинают сами собой превращаться в волчьи, он видел себя со стороны – человеком с волчьей головой, с лапами вместо рук и ног, с хвостом, свисающим из-под человеческой одежды. Зрелище это казалось ему постыдным и отвратительным, он просыпался в поту. Но даже не само зрелище тревожило его, а то, что во сне эти превращения происходили против его воли и он не мог с ними справиться. А ведь никогда в жизни, кроме памятного самого первого превращения четырнадцать лет назад, Огнеяр не надевал волчью шкуру против воли. А теперь ему казалось, что его воля кончилась и им правит кто-то другой.

Не в силах выдерживать эти сны, Огнеяр поднимался и по полночи сидел возле очага, глядя в еле-еле тлеющий огонь. «Отец добрался! – думал Огнеяр, вглядываясь в пламя, словно пытаясь разглядеть тайные знаки в непрерывной пляске рыжих язычков. – Кому еще под силу меня за шкирку взять, как мокрого щенка? Отец!»

При мысли об отце ему сначала представлялся огромный, как он казался маленькому мальчику, рогатый идол Велеса с железным посохом в руках, стоящий в большом святилище на горе Велеше. Но идол – он идол и есть, колода резная, не больше. Сам бог – не в колоде. Огнеяр смотрел в пламя, расслабив взор и отпустив дух на волю, грезил наяву, и вот тогда ему начинал смутно являться истинный лик его отца. Что-то неоглядно огромное, темное и глубокое, как сама ночь, всеведающее, знающее все песни и обладающее всеми богатствами земного и подземного мира. Отец Стад, Исток Дорог, Всадник Волны, Хозяин Ключей – все это он, Велес, Подземный Хозяин, вечный противник Перуна Громовика в бесконечной битве богов. Нечеловеческие глаза смотрели из тьмы в душу Огнеяра, и в глубине их мерцала искра Подземного Пламени. Искра, двадцать лет назад давшая ему жизнь.

«Может, пришел мой срок? – мысленно спрашивал Огнеяр у пламени, зная, что оно передаст его вопросы отцу. – Чего же ты хочешь-то от меня? Ты послал меня в мир, чтобы убить кого-то. Так открой наконец – кого?» И его тянуло в Чуробор все сильнее, словно исполнилось давнее предсказание Двоеума и сердце указывало ему врага, назначенного судьбой. То и дело его подмывало бросить медлительный, почти на версту растянувшийся к концу полюдья обоз и без остановок мчаться в Чуробор, навстречу этому непонятному неотступному зову. Сдерживало его только нежелание уподобиться Светелу.

Стая делала вид, что ничего не замечает, но каждую ночь то один, то другой кметь украдкой приподнимал ресницы и вглядывался в полутьме в лицо Огнеяра, слабо освещенное отблесками дремлющего пламени, отрешенное, спокойное, каким не бывало днем, и напряженное, словно перед битвой. Он не говорил об этом ни с кем, и никто ни о чем его не расспрашивал. Но все тридцать два, от Тополя до семнадцатилетнего Званца, взятого недавно взамен погибшего брата, понимали, что с вожаком творится что-то неладное.

День ото дня боярин Туча тоже стал поторапливаться. Непривычно молчаливый и сосредоточенный Дивий нагонял ужас на старика, в последние переходы совсем лишив его сна и покоя. И солнце заставляло торопиться: сечен кончался, до прихода весны оставалось меньше месяца. В лесу и в полях снег лежал нерушимо, но лед сделался ненадежен. Быстрый сильный Глубник всегда вскрывался первым из северных говорлинских рек, и боярин Туча, боясь однажды потопить весь обоз, без устали погонял возчиков и лошадей.

За три перехода до Чуробора Туча послал князю Неизмиру гонца. Когда полюдье оказалось возле стен Чуробора, его уже ждали. Поначалу, завидев срубные стены, такие же, как четыре месяца, как пятнадцать лет назад, Огнеяр чуть не устыдился своих глупых пустых предчувствий и в мыслях сам себя обругал девкой, гадающей о женихе. Но, едва въехав впереди дружины в ворота чуроборского посада, он понял, что был прав в этих самых предчувствиях, – что-то действительно случилось. Возбужденного и радостного гула, обычно встречавшего возвращение полюдья, сегодня не было, на Огнеяра смотрели в молчании, как на завоевателя.

За прошедшие месяцы неприязнь чуроборцев к оборотню укрепилась. Младенцу кузнецовой дочери исполнилось уже три месяца, каждый мог его увидеть и убедиться, что никакого хвоста нет и в помине. Но слухи об этом хвосте не прекращались, и каждый был уверен в его существовании, как будто видел собственными глазами. О жалобах на Огнеяра трех белезеньских родов тоже не забывали. Со всего племени в Чуробор слетались слухи и сплетни. Даже в том, что Огнеяр вообще пошел в полюдье, стали видеть какой-то тайный дурной умысел. Вспоминая свои прежние встречи с ним, каждый убеждал себя, что в глазах оборотня всегда была злоба и кровожадность. Теперь уже рассказывали, что Огнеяр десятками жрал живых людей, и, может быть, одна княгиня Добровзора не поверила бы в это. Жалея госпожу, Кудрявка и Румянка не передавали ей подобных слухов, но сами, смущенные общим толком, с беспокойством вспоминали Огнеяра и гадали, а не родится ли у них по младенцу с волчьим хвостом. Ну и что, что у кузнецовой дочери без хвоста – может, у нее вовсе и не Огнеяров младенец!

Проезжая по улицам посада к детинцу, Огнеяр всей кожей ощущал на себе десятки, сотни опасливых, неприязненных взглядов. Они как будто искали кровь загрызенных жертв на его лице, и только страх да почтение к внуку князя Гордеслава сдерживали их враждебность. Но ею был наполнен весь воздух, а чуткостью с Огнеяром мало кто мог равняться.