Королевы Иннис Лира  - Тесса Греттон Страница 5

Девушка держала пари с мужчинами из донбудханских казарм, что сегодня ночью Звезда Первых Птиц наконец-то переместится в состояние сияния над далекой вершиной. Данна, звездный жрец и ее наставник, не согласился с девушкой, когда она рассказала ему об этом. Поэтому-то он наблюдал с крыши звездной башни, как Элия поднималась сюда, все выше и выше, чтобы увидеть первой. Победа играла для нее куда большую роль, чем просто горстка монет, на которую она сделала ставку.

Ох как шокировало бы ее отца такое пари.

На мгновение девушке захотелось, чтобы он был здесь, с ней.

На лице Элии снова появилась улыбка, когда она представила, что преобразовывает эту историю в форму, приемлемую для Лира. Предполагая, что она выиграла, конечно. Если бы девушка проиграла, она бы никогда не призналась в этом отцу.

Младшая принцесса была любима покойной матерью, будучи маленькой, приятно полной, чьи кожа, глаза, волосы, свивающиеся в восторженные локоны, имели приятный коричневый цвет. Отец Элии был высоким и бледным, как известняк, с самыми что ни на есть прямыми каштановыми волосами. То, чего жене не хватало в его внешности, она получила в обмен на воззвание к звездам.

Лир сказал бы: «Звезда Первых Птиц ярче других звезд, и она, в отличие от любой другой, движется. Все из-за ее фиксированного узора, но пока что вместе с пятью ее сестрами. Звезда Птиц пролетает через все остальное, влияя на формы и созвездия. Когда ты родилась, моя звезда, Первая и Третья птичьи звезды увенчали твой Калпурлагх».

Элия сердцем чувствовала картину своей диаграммы рождения и гениальную звезду в ее центре – Калпурлагх, ребенок-звезда, символизирующий храброе сердце и верность. Звезда Первой Птицы отличалась чистотой намерений, а Третья парила недалеко от корней Дерева червей, поэтому характерной чертой ее Звездного ребенка было отвлечение на святые мысли, так же как и на мысли о тлене. Отец Элии говорил, что влияние Червя в данном случае означало следующее: Элия всегда будет менять других или мир на тот, какой она не может видеть или предсказывать. Элия удивлялась, а если святые мощи или некоторые другие объекты труда Червя могут иметь другой ответ, но Лир отказался портить свидетельства своей королевской звезды такими вопросами, поэтому дочь не могла ничего возразить. Для него звезды были безупречны и не связаны со смертью, грязью, животным вожделением или инстинктом. Вся магия мира существовала прямо под звездами, и под ними же волшебство должно было оставаться.

«Бан мог знать, какое дерево спросить», – подумала Элия, а потом прикрыла губы пальцами, как будто произнесла это вслух. Имя Бана нужно было изгнать из ее сердца навсегда, как изгнали много лет назад его самого.

Предательство и томление закрутились в горле девушки. Все происходило против ее желания отказывать себе даже в воспоминаниях о Бане. Элия глубоко дышала и представляла, что ее чувства проявляются в дыхании, и это делало девушку холодной и спокойной, как звезда. Странной. Чистой. Отстраненной. Элия давно поняла – запретные страсти нужно держать в узде.

Однако Элиа являлась дочерью Лира, и всю ее семью обуревали нешуточные эмоции: Гэла, старшая принцесса, носила гнев и презрение, словно доспехи; Риган искусно манипулировала собственным сердцем, а также сердцами других людей; и король хранил горе и оставшуюся любовь внутри по жестким правилам, хотя они никогда до конца его не сдерживали. Элия, к несчастью, слишком легко влюблялась, как ребенок: в остров, в ее семью, в него, ветер, корни и звезды. Впрочем, любовь была грязной. Только звезды не менялись, и поэтому лучшим выходом было соответствовать желаниям отца – верности, силе, чистоте звездного света. Святая Иннис Лира, а не третья принцесса.

Девушка могла выдерживать тяжесть разочарованных взглядов Гэлы и ответ Риган, сочетающий лукавую издевку с учтивостью. Элия могла забыть тоску, заботы, но и любую радость и непреходящую скорбь из-за того, что ее сестры вообще о ней не заботились. Младшая принцесса могла вытерпеть бушующего Лира и успокоить его вместо того, чтобы набрасываться на отца, делая ему еще хуже, как Гэла и Риган. Изгоняя любую сильную эмоцию, рассеивая ее в солнечном свете, как туман с озера, Элия ничего не чувствовала, кроме отражения звезд.

«Там».

Элия прошептала про себя, моргая, и поймала блеск далекой Звезды Первых Птиц. Это было только световое мерцание, и девушка приостановила дыхание, чтобы сфокусировать взгляд, желая, чтобы ее сердце могло задрожать от этого прекрасного момента.

«Элия!»

Повернувшись на зов и посмотрев на крутую южную дорогу, Элия сначала не увидела ничего, кроме далекой стаи крошечных стрижей, мечущихся вблизи земли. Потом девушка различила, как ее компаньонка Аифа машет обеими руками, и всадник, склонившись над седлом, продвигается вперед к внутреннему двору звездной башни. Нагрудник в форме звезды поблескивал в вечернем свете. Всадник был в подпоясанном темно-синем гамбезоне, являвшемся знаком, что он – солдат короля. Из задней части седла торчали три флага: на одном был белый лебедь Лира, на другом – бордовая корона Бургуна, на третьем – обычное оранжевое пространство, принадлежащее королю Аремории.

Письма.

Элия прикоснулась рукой к неокрашенному вороту платья, месту чуть большему, чем ее сердце. Последнее письмо от отца находилось там, скрытое между швом и кожей. Оно прибыло позавчера; его текст не вызывал беспокойства, а содержал обычные глупости, какие он слал и слал. Тексты, преисполненные расчетами над его собственной звездной картой, сплетнями с Летней резиденции, раздражением от военных интересов первой дочери и насмешками над нравом своего второго зятя. На этот раз все же было какое-то явное отличие от прежних писем.

«Далат, моя дорогая», – нацарапал Лир своей легкой, небрежной рукой.

Это было имя матери Элии, которая умерла двенадцать лет назад, и этого оказалось достаточно, чтобы разбить сердце дочери.

Поднявшись на ноги и запихнув пергамент обратно в сумку с диаграммами, Элия неохотно зашагала на юг, направляясь к дороге.

Она с удовольствием осталась бы и сделала свою работу, но знала, что ожидание нового письма отвлечет и она собьется со счета, потеряет небесные узоры, даже если будет покорно их записывать. Элия не обращала внимания на письма от других королей, из Бургуна и Аремории, ухаживавших за ней, исходя из политического и военного контекстов. Подобные вещи Элии не касались: она никогда не выйдет замуж, как уже давно решила девушка. У обеих ее сестер браки были неоднозначные. Муж Гэлы был зверем, хотя такого уж мужчину, казалось бы, она для себя выбрала. Семья мужа Риган уже на протяжении нескольких поколений являлась врагом дома Лира, и существовала угроза, что Риган там себя потеряет.

Нет, Элия вышла бы замуж только за звезды, жила бы как одинокая жрица и заботилась о больном отце, никогда не подвергаясь опасности испытать слишком сильную земную любовь.

Это последнее, вводящее в заблуждение приветствие Лира было еще одним доказательством опасности. Когда их мать скончалась, Лир словно потерял сердце и все то, что держало его разум в покое, а поступки – в балансе. Ее сестры все больше отворачивались и от Лира, и от Элии. Остров тоже как будто замкнулся в себе. Урожаи становились менее обильными, и все большую силу набирал холодный, режущий ветер. Люди и природа находились в трауре по погибшей, всеми любимой королеве.