Золотая ладья нибелунгов - Ирина Измайлова Страница 5

Садко на всю жизнь запомнил тёплый аромат дыма, запах сосен, которыми сплошь зарос островок, одинокие крики чаек, припозднившихся со своего дневного промысла. Мальчик любовался мерцанием воды, окружавшей их со всех сторон, и блеском рыбы, которой была полна лодка. Иногда то одна, то другая рыбина подскакивала, выгибаясь, силясь спастись из гибельного плена, и вновь падала на груду их улова. Но, бывало, какой-нибудь рыбке удавалось выскочить из лодки, и она начинала отчаянно биться на прибрежной гальке — лодка была далеко от воды. Таких упорных рыбок Садок обычно спасал — по молчаливому согласию с отцом подбирал и закидывал в озеро, не зря же она так храбро боролась!

Эти поездки на рыбную ловлю продолжались года четыре, потом и у Елизара стало меньше времени — работы прибавилось, и Садко больше помогал родителям в домашних делах. Иногда они выбирались порыбачить, но уже очень редко могли заночевать на укромном островке. Но Садко помнил его и, выходя на ладье в Нево-озеро, часто мечтал свернуть с обычного торгового пути, чтобы повидать любимое место.

Солнце садилось. Тёмная бахрома леса с далёкого берега резко прорисовалась сперва на багряном, потом на густозолотом, а после на дымчато-фиолетовом фоне. Точно кто-то ткал на небесном шёлке ковёр во всю ширину горизонта, да никак не мог подобрать самый лучший цвет.

За спиной купца его дружинники жгли костёр и доедали уху. Как часто бывало, в небольшой островной заводи им повезло выудить пару сомов — один оказался в полсажени, второй едва ли не в целую сажень, и, чтоб его одолеть, пришлось двоим скакать в воду и добивать чудище речное пиками. Зато уха вышла славная, Садко и сам ел за обе щеки, а дружинники пожалели, что не стали ловить ещё. Но теперь-то поздно: смеркается, и как бы вместо сома или щуки не вытащить какую водяную нечисть... Не раз и не два многие слыхали, что водятся тут русалки, а может и что похуже вынырнуть!

Купец вспоминал, как во время их памятных поездок с отцом на рыбную ловлю он нередко, прикорнув возле костра, замечал, как в воде плещется рыба, и спрашивал: «Бать, а почто ночью невод не закинешь? Ещё б могли наловить! Вон сколь её там!» Отец только усмехался в ответ и иной раз отмалчивался, а иногда отвечал, хмурясь: «Ночью без надобности лучше в воду не соваться! Ночью время сил тёмных, не нашенских! И так мы с тобой Водяного позлили уже: вон сколько его добра забрали — полная лодка рыбы! Лучше его не дразнить — силён он в тёмное время-то!» Однажды мальчик, не удержавшись, спросил: «Но как же Водяной над нами верх возьмёт? Мы ж с тобой — люди крещёные. Али нам Бог не поможет?» Елизар на это и вовсе рассердился: «Бог помогает тому, кто сам не зевает! Не были б крещёные, так и ночевать тут я бы с тобой не стал — поостерёгся. А шутки шутить с бесами всё едино не стану!» Эту науку Садко усвоил прочно и никогда не посмеивался, видя, что его корабельщикам не по себе, если идти на вёслах либо под парусами случалось в ночное время. Только подбадривал их: «Молитесь усерднее да гребите покрепче. Если нечисть какая со дна всплывёт — нас тут уж и не будет! Уплывём!» И сам с особенным тщанием читал на воде вечернее правило ^[10].

Садко наслаждался красотою заката, то и дело переводя взор на свою ладью, недвижно стоявшую возле самой береговой кромки. Хороша она была! Не зря два года назад не пожалел он денег, уплатив за постройку ладожским корабельным мастерам. Ладья была выдолблена из мощного ствола дуба и в длину имела почти десять саженей ^[11]. Обшитая прочными досками, стройная и лёгкая, она бывала надёжна не только на речном просторе, но и в штормовом Нево-озере, и на волнах буйного, безумно опасного Хазара ^[12]. Садко не сомневался, что покажет она себя, как надо, и в любом другом море, стала бы нужда в то море плыть. У ладьи была высокая корма, совсем недавно помогавшая ему и кормщику укрываться от стрел разбойников, нос её поднимался ещё выше и был украшен резьбою, а на высокой мачте при попутном ветре распускался широкий парус, как и сама ладья, раскрашенный в красный и жёлтый цвета.

Разглядывая своё судно, Садко, как нередко бывало, принялся мечтать. Он мечтал о том, как доберётся до далёких, пока неведомых ему, а может, кто знает, и никому ещё не ведомых земель, привезёт оттуда такие товары, что все будут замирать от изумления, а уж сколько он расскажет людям о заморских чудесах! Расскажет и споёт — не зря же во всех плаваниях ему сопутствуют гусли, что когда-то ещё дед его сотворил. Певучие, звонкие, ни у кого таких нет. Корабельщик Елизар, отец Садко, играть почти не умел и дивился, как это дедов дар вдруг передался сыну. А Садко и пел так, что иные, знавшие его корабельщики шутили: «Этот, если его русалки вдруг пением завлекать станут, враз их перепоёт и сам завлечёт в сети!» Гусли Садко берёг.

— Что, Садок Елизарович, довезёшь ли меня до Новогорода?

И этот вопрос, и прозвучавший совсем рядом незнакомый голос, прервавший мысли купца, были так неожиданны, что заставили его вздрогнуть. Он обернулся и увидал стоявшего в трех-четырёх шагах человека. Нет, внушить какие-то опасения он никак не мог. Это был старик, лет, наверное, под семьдесят, правда, не хилый и не согбенный, напротив, он держался на удивление прямо. Простая, даже мешковатая одежда, сшитая из недорогой, но добротной и по виду новенькой ткани, никак не выдавала, кем может быть старик, — не крестьянин, точно, не то б лапти носил, а он вон в сапогах, вряд ли боярин: ни шапки бобровой либо собольей, ни кафтана богатого — обычный охабень ^[13] поверх длинной, чуть не до пят рубахи.

Но поразила Садко не его одежда. Мало ли кто как одет? Но вот откуда этот самый старик здесь взялся? Они пристали к островку три с лишним часа назад, дружинники вроде всё тут обошли, собирая сушняк для костра, да и сам купец поогляделся — мало ли что тут и кто тут вдруг окажется. Не было никого чужих.

Тем не менее внушённая некогда благочестивой матушкой привычка сработала, и Садко встал перед нежданным гостем.

— Здрав буде, дедко! Ты кто ж таков да как сюда попал?

— Путник я. Странник. Челночок мой сюда прибило. — Голос старика был одновременно звучен и вроде бы мягок. — Я отдохнуть прилёг под кустом. А чёлн возьми да уплыви. Слава Богу, ты сюда приплыл со товарищами.

Это было очень, даже слишком странно. Садко готов был с трудом, но поверить, что ни он, ни двадцать человек дружины не приметили на островке спящего старика. Но каким образом он сюда пристал, если тут и сильному кормчему нелегко одолеть течение и не ткнуться о камни?