Невеста княжича - Властелина Богатова Страница 5

— А сейчас не любишь Будевоя? — спросила вдруг Влада разочарованно и прикусила язык. Не хотела она задавать таких вопросов, но от чего-то вдруг важно ей стало знать это.

— Люб, но это уже другая любовь, тебе пока не понять её, молода да зелена ещё, — улыбнулась матушка.

Влада не стала больше говорить об этом, всё одно, хотела она полюбить да на всю жизнь. Но теперь неизвестность ждёт её.

— Как князь узнал обо мне? — спросила Влада, уходя от тягостных мыслей.

— Так мало на земле нашей прорицателей да ведунов? От них не скроешь родничка золотого. А ты вон у меня какая сильная да красивая, тебя разве укроешь? Пошла ты силой своей в меня, да в бабку свою, и рада я этому. А на чужих землях ты дар свой береги, никому не показывай, да не сказывай, что обавница. Скажешь — делить тебя станут... Нынче обавницы — это редкость. А для мужа большая удача получить в жёны такую деву.

— Поехали со мной, матушка! — взмолилась Влада, когда заплетённая коса упала на грудь.

Омелица занемела.

— Нет, Владислава, — сказала она, сведя брови, посерьёзнев. — Не знаешь ты, о чём просишь. Как же я поеду? У Будевоя княгиня и дочери три взрослые. Зачем мне беду кликать на тебя и Князя? Нет, здесь я останусь. Здесь моё место. Об этом меня даже не проси.

— Ох, попросила я Макошь, а она раз — и вот так со мной поступила…

— О чём ты? — не поняла Омелица.

Владислава обратила задумчивый взгляд на мать.

— Хотела я любви сильной. Да видно не судьба мне...

Матушка засмеялась, легонько дёрнула за тугую косу.

— Рано на богиню сетуешь. Ты же не видела ещё княжича. Говорят, хороший он. Отцу Святославу помощник — и в боях с ним, и в походах. Народ за ними, как за стеной каменной. Да и мужественностью, и красотой не обижен.

— То слухи, чтобы врагов устрашить да девок-невест привлечь, — наморщилась Владислава. — А сам, наверное, от горшка два вершка, кудлатый и в веснушках весь.

Матушка опять засмеялась, да так заливисто, что Владислава невольно сама стала улыбаться, и тревоги все её исчезли в раз куда-то, будто и не было их вовсе.

— Приедешь, сама всё узнаешь, — сказала она так легко и безбренно, что Владе даже легче стало. — Нарожаешь детушек и будешь любящей женой княжича. Будешь ты видеть силу свою в детках, в муже любимом.

— Это что получается? Я потеряю дар, коли за мужа пойду?

— Сила твоя никуда не денется, она всегда с тобой, просто может спать, а может и в любое время пробудиться, когда пожелаешь. Ты сама всё поймёшь в своё время, а пока не переживай, всё у тебя сладится.

Матушка ещё раз оглядела Владу и выдохнула:

— Ты собирайся, наряжайся. Не заставляй князя долго ждать.

— Коли отец мне, пусть ждёт, — отрезала Владислава.

Омелица улыбнулась и встала, делаясь опять серьёзной и задумчивой, тоска поселилась в её зелёных глазах то ли от того, что дочка уезжает, то ли от того, что не может поехать она с ней. Или же по ушедшей молодости загрустила матушка? То осталось неведомым Владе.

Дверь захлопнулась. Владислава перевела взгляд на подвески разные, взяла венец с поднизями и рясами жемчужными, села подле зеркала, примерила.

— Что ж, княжич Мирослав, коли соврали люди, что достойный воин ты, высмею! — погрозила Влада отражению, будто видела не себя, а княжича. — Тогда сам меня назад отошлёшь, — сказала Владислава и вдруг невольно развеселилась.

А ведь всё в её власти, и сама себе вольна она, никто не может её держать. Коли что не понравится, знает она, как выйти сухой из воды. Или она не дочь русалочьего рода, не обавница-чаровница, которая людьми повелевать и управлять может?

Когда ещё предстанет такой случай, что можно будет в полную силу испытать свои чары…

Дверь в светёлку отворилась. Вернулись Млада и Квета, принялись хлопотать вокруг Владиславы, переодевать в сорочку белоснежную, подъюбники да платье красное. Кушаками вышитыми, нарядными подпоясывать, кольцами да подвесками увешивая виски, шею, запястья, накидывая на голову кисею лёгкую, прозрачную, а сверху венец жемчужный. И теперь перед зеркалом стояло воплощение самой Лады-богородицы. А в мыслях Влада уже строила планы разные. От бабки Владислава знала, что дар можно свой стократ усилить. Должна найти дева в Купальскую ночь посох русалий и ходить с ним до тех пор, пока не зацветёт он одолень травой[1]. С ним обавница способна людскими умами управлять.

«Да только какая русалка отдаст посох свой? — Владислава закусила губу. — Это что же нужно дать ей взамен, чтобы нежить подарила посох? Разве только что жениха своего, — усмехнулась про себя, а потом не до смеха стало. — Что, если и впрямь обменять?»

Русалки только одного и хотят — среди людей жить девкой простой, смертной. Как бы от такого обмена она сама, Владислава, не стала русалкой болотной... От этой мысли мороз прошёлся по спине.

— Ни пером описать, ни в сказке рассказать, — хлопнула в ладоши Квета, восхищённо осматривая свою хозяйку, выдергивая Владу из дум сумасбродных.

— Посмотрим, будет ли княжич под стать мне, — зелёные глаза под чёрными выгнутыми бровями прожгли отражение.

«Мирослав… — проговорила про себя имя княжича Влада. — Имя достойное, но каков он сам?»

Владислава вышла в ворота навстречу ослепительному солнцу, которое щедро заливало собравшееся перед теремом обавницы людское море. А как увидели они в косе Влады ленты цветные, так и зашептались. Теперь-то воочию видели, что дочь обавницы позвал в жёны княжич, что даже сам Будевой явился за ней. А девки смотрели кто с завистью, кто с восхищением, а кто с грустью — по-разному глядели они на неё.

Влада сощурила глаза. Даже под лёгкой кисеей солнце пекло голову, так жарко было. Княжеская свита ожидала чуть поодаль вместе с князем, его багряное корзно среди белых рубах калогостовцев выделялось, как капля крови. Сверкали мечи и секиры, да конская упряжь переливалась золотом. В сопровождении Млады, Кветы и матушки вышла Владислава к народу, подошла к старейшинам и волхвам, поклонилась в землю. Выпрямилась, выискивая взглядом своих милых подруг Полелю и Купавку, да не нашла. Тех будто след простыл.

«Неужели не сладилось с витязями, или обиделись они на неё, подругу свою?»

Влада забеспокоилась, что не попрощается с подружками, но от печали её отвлёк старейшина Славибор. Он подступил к Владе, протянул дубовую резную чарочку.

— Испей в дорогу, дитя.

Влада приняла питьё. Старейшина поднял руки и произнёс:

— Счастливой дороги тебе, дочка. Пусть ветра сопутствуют тебе, Боги покровительствуют, длань пращуров оберегает, а предки хранят твой покой. Помни родную сторонушку. Берега праотцов храни в сердце своём и знай, что сила их с тобой во всё время, во всякую годину. Не покинут они тебя никогда.

Славибор опустил руки. Влада облизала пересохшие губы. Тронули самое сердце слова старейшины. Поднесла она к губам чарочку и выпила сладкую сурицу[2] до дна. Согрело её питьё золотистое.