Омут - Сергей Яковенко Страница 5

Хозяин суетился, накрывая на стол в гостиной быстрый ужин, в то время как его жена – грузная и молчаливая женщина по имени Варя – увела Машу в спальню готовиться ко сну. Когда количество яств перевалило все мыслимые пределы, Гена водрузил на стол огромную бутыль белесой, мутноватой жидкости, щелкнул по ней щелбаном, и торжественно провозгласил:

– Сейчас будешь впервые в жизни кушать самый настоящий эликсир молодости, ели-пали! – с этими словами он, будто фокусник, изъял непонятно откуда две внушительные стопки, громко стукнул ими по столу и, тыча указательным пальцем в потолок, заговорческим тоном добавил, – Собственного приготовления.

Я отказываться не стал. После пережитого днем, хотелось расслабиться, но пока это сделать не очень-то удавалось. К тому же Варя, заглянув в гостиную, сказала, что Маша от ужина отказалась и легла спать. Сама хозяйка, также, пожелала нам спокойной ночи и удалилась, оставив нас с Геной ужинать одних.

– Эликсир, так эликсир, – согласился я и сам разлил по стопкам.

Первый тост был, конечно, за знакомство. Напиток и в самом деле оказался не плох. В меру крепким, с легкими оттенками трав. Запаха самогона вообще слышно не было. Закуску самостоятельно выбрать не получилось. Гена сам подсказывал, чем и в какой последовательности нужно закусывать его фирменный эликсир. И, скажу я вам, в этом был определенный резон.

Первые пол-литра были употреблены под бесконечные истории о нелегкой, но правильной деревенской жизни.

– Ну, вот что ты видишь в этом своем городе? Квартира в четыре стены? Дом, метро, работа, метро, дом… И так каждый день, ели-пали! Вот и несет вас потом на всякие приключения. Ищете себе на бошки неприятности… А все от чего? Да потому что душевности в жизни не хватает. Изюминки нету! Настоящего хочется! Живого! Как вы там у себя в городе это называете? Экстрим? Экстремалы, ели-пали. Ну, что? Скажешь, нет?

Я улыбался и где-то, в чем-то был согласен с этим человеком. Хотя, если честно, он был далековат от истины. По крайней мере, в поля мы не за экстримом ездили. Возможно, за романтикой, но не за острыми ощущениями – это точно.

– А у меня? – Гена сделал благостное лицо и развел в стороны крупные ладони, – Ели-пали! Тут тебе и лес, и река под боком, и воздух свежий, безо всяких этих заводов и машин… Нет, ты знаешь какая у нас тут рыбалка? Знаешь, какая рыбалка, Коля?! Ты такой рыбы с роду не ловил! Да что там не ловил – ты не видел такой рыбы никогда, ели-пали! Хоть завтра утром можем рвануть! А? У меня сижа всегда прикормленная. Любишь рыбачить? А если нет, то грибы! – он пододвинул ко мне тарелку с маринованными маслятами, – Пробуй! Нет, ты пробуй, пробуй! И потом мне скажешь… Я в лесу такие места знаю! Устанешь собирать!

Я, из вежливости, наколол на вилку один гриб, положил в рот и, как мог, изобразил на лице благостное удовлетворение. Гене этот ход пришелся по душе. Губы под усами растянулись в довольной улыбке.

– Вот хороший ты мужик, Колян, – видимо, эликсир делал свое дело, и беседа незаметно перешла в разряд задушевных, – И кум твой хороший. Вот были бы все хорошими… Вот, чтобы по совести все! Глядишь, и жить бы стало легче. А? Эх… Давай еще по единой, ели-пали? – он разлил по стопкам, и очередная порция зелья разлилась теплом внутри. Гена закусил огурцом и с какой-то внезапной грустью в глазах уставился на меня.

– Вот скажи мне честно, Коля. Какого лешего вы в том яру делали? Только честно! – он смотрел на меня, продолжая разжевывать огурец, и не отводя пытливого взгляда.

Мне хотелось отшутиться. Мол забрели по глупости, случайно все вышло… Нет, не потому, что хотел скрыть от Гены свое безобидное хобби. Конечно, все эти поиски монет по полям в глазах честного деревенского работяги выглядели, по меньшей мере, смешно. Зачастую, сельские жители воспринимали наши хождения по полям, как ребячество, не более. Поначалу проявляли интерес, конечно. Расспрашивали, рассматривали находки. Но убедившись, что стоимость найденных «сокровищ» не превышает стоимости килограмма картошки в базарный день, ухмылялись, желали удачи и шли заниматься своими делами.

И я промолчал. Просто мне показалось, что это не так уж и важно. Но по его взгляду понял, что отмолчаться не получится, и что вопрос этот был задан не из праздного любопытства. Поэтому рассказал все как есть. Все от начала и до конца. Даже про шепот с воплями не стал скрывать. Упомянул. Вскользь, конечно. Как бы между прочим. Чтобы не сойти за сумасшедшего. Ждал, что Гена засмеется или хотя бы ухмыльнется. Но тот тяжело вздохнул, глядя куда-то в сторону, неторопливо дожевал краюху хлеба и тихо, будто боясь, что кто-нибудь услышит, сказал:

– Вы, Коля, лучше не ходите к тому болоту. И к тому яру не ходите. Ты вот человек городской, современный. Молодой, ели-пали. Наверное, с высшим образованием и в глупости разные не веришь, да? Но коли мы с тобой так сидим и по-дружески беседу ведем, то ты меня послушай дурака. Я тут с рождения живу. И батя мой тут жизнь прожил. И дед. И потому все тут про каждую травинку знаю, про каждую канавку. И все тут хорошо, Коля. Да только болото то, возле которого друга твоего ранило, плохое. Злое оно. Зло там, понимаешь? – он украдкой оглянулся на дверь, ведущую в спальню, затем продолжил. На этот раз тише.

– Если б жену твою в машине перепуганную не увидал, хрен бы я за вами в тот овраг полез. Десятой дорогой его местные обходят. А я так вообще сто десятой. Пожалел я твою Машку. Ну, а потом смотрю – мужики, вроде, будь здоров… Не бросать же. Сами бы не выбрались. Забрало бы вас оно. Затянуло, – он разлил по стопкам, поднял свою и сказал: – Давай за твоего кума? Пусть выздоравливает. Дай ему Бог.

Гена о чем-то крепко задумался, громко сопя носом. Его слегка качало, глаза затянула пелена.

– Я тебе расскажу… Вот только тебе… – он икнул, – Я в том болоте мальцом утонул.

Мне показалось, что я не правильно расслышал. А Гена, как ни в чем не бывало, развел руки в стороны, пожал плечами, и снова икнул.

«Ну, значит, не совсем утонул», – подумал я и тоже кинул, – «Утопленники так не бухают».

– Да! Утонул. Утоп! Не-е-е! Ты не думай! По-настоящему утоп, Коля! Захлебнулся с концами. Помер, значит! Совсем! Помню, как воду вдыхаю и всё… Алес капут! А потом очнулся у себя в саду, за огородом. Ночь, ели-пали… Лежу, весь в болотной тине, еще хрен знает в чем, грязный как черт. Вонища от меня болотом… страшная! Во рту ила полно, – он демонстративно поморщился, – И вырвало меня водой этой вонючей тут же. Отсиделся я, отдышался и домой пошел. Захожу во двор, а из дома дед мой на крыльцо выходит и козью ножку скручивает. А я на него смотрю и в штаны ссусь. Ссусь, Коля! По-настоящему! Потому что дед мой уже полгода, как в могиле лежать должен. Помер он! Рак у него был! Да я сам на похоронах его мертвого в гробу видал. Баба тогда так рыдала, что еле откачали валидолом. А тут на тебе – закуривает!

Гена взял бутылку, налил себе и, молча, выпил.

– Целый год я по второму кругу прожил. На год назад меня то болото вынесло. Живу и целый год про всех все знаю – с кем что будет, с кем чего случится. Знаю, что соседку Верку фельдшер обрюхатит, что родит она от него двойню. Про урожай тоже знаю, что картошка в том году крупная будет, а яблок – наоборот мало. Рассказываю – не верят. Потом сбываться начало. Меня бабка в церковь на причастие сразу отвела. Про деда только не говорил никому. Боялся его – жуть! Хожу и знаю, что он мертвый, ели-пали. Ночами спать с ним в одном доме боялся. Особенно, когда рак его донимать начал. Кашляет всю ночь до утра, не спит, по дому ходит. А мне страшно! Накроюсь одеялом с головой и Богу молюсь, как бабка научила, – Гена тяжело вздохнул, – А потом пережил тот год, дед помер, на болото больше не ходил, и вот – живой до сих пор… Женился. Детей вон двое, на печке сопят. Хорошие ребенята. Дай им Бог.