Девушка в цепях - Марина Эльденберт Страница 5

Впрочем, о мисс Дженни мистер Холл не знал, и мы обе считали, что так будет лучше. Полосатая кошка с усами, которым мог позавидовать тигр, появилась у меня на окне в начале прошлой, очень холодной весны. Сверкая огненно-желтыми глазами, поставила лапу на раму, как бы спрашивая: «Найдется для меня что-нибудь перекусить?»

Перекусить нашлось, и с тех пор мисс Дженни приходила, когда хотела, и уходила, когда хотела. Она помогала мне с мышами, а я ей – переждать голодные времена. Мы ничего друг от друга не требовали и ничего не обещали. Пожалуй, это были идеальные отношения, в которых каждый не ждал новой встречи, но согреваться от уютного мурчания всегда было тепло. Теплее разве что запускать пальцы в короткую шерстку и гладить мисс Дженни. В какой-то степени мы с ней были похожи: я была свободной художницей, а она свободной кошкой свободной художницы.

Поэтому сейчас я просто распахнула окно и впустила ее в мансарду вместе с холодным осенним воздухом. Огни над рекой и грохот со стороны стройки (несмотря на то, что уже стемнело), ворвались вместе с запахами чадящих котлов и угольного дыма, клубящегося над снующими по Бельте лодками.

– Быстрее, мисс Дженни! – поторопила строго. – У меня потом комната еще два часа не прогреется.

Кошка посмотрела на меня со свойственной ей меланхолией, а потом с королевской грацией (и той же расторопностью), вплыла в комнату. Ей было совершенно безразлично, что отопительный котел у нас даже зимой не включают настолько, чтобы им можно было согреться. Отчасти потому, что миссис Клайз, соседка с третьего этажа, постоянно жаловалась. Она говорила, что однажды этот котел взлетит на воздух, и все мы посыпемся в ночное небо, как конфетти из праздничного рогалика. Этот сюжет меня так вдохновил, что я нарисовала летящих над домом людей с разноцветными зонтиками, вставила картину в простенькую деревянную раму под лаком, и подарила ей.

– Это единственное, что я возьму с собой ко Всевидящему, – заявила она, когда увидела подарок.

Чувство юмора у нее тоже было странное. Впрочем, миссис Клайз боялась не только паровых котлов, но и газовых светильников, электричества и магических артефактов. В общем-то, она была безвредной милой старушкой, постоянно завернутой в такое количество поеденных молью шалей, что ей совершенно точно без разницы, на каком делении стоит паровой котел. А мне, чтобы писать, требовалась подвижность, поэтому позволить себе кокон из шалей я не могла.

Единственная труба в углу комнаты, тоненькая, как два моих пальца, тепла почти не давала, поэтому грелась я слабо заваренным чаем и пробежками из одного угла мансарды в другой. Примерно как сейчас. Пытаясь сосредоточиться на новом сюжете, а вовсе не на месье Ормане, который ворвался в мои мысли с той же бесцеремонностью, что и в кабинет директора музея.

Если бы еще это было так просто.

– Как думаешь, мисс Дженни, прилично мне о нем думать? – поинтересовалась я у кошки, которая умывалась после сытного ужина.

Мисс Дженни выразительно посмотрела на меня и вернулась к своему занятию.

– Ладно, а если мне его нарисовать?

Идея пришла настолько внезапно, что избавиться от нее я уже не смогла. Устроившись поудобнее, я подтянула к себе альбом с зарисовками – сюда помещались все сюжеты, за которые я пока не готова была взяться всерьез. Парочка на мосту через Бельту, стелящийся над рекой туман и тяжелое, хмурое небо. Пес и мужчина с дымящей трубкой, поводок намотан на кулак так плотно, что на ладони вздулись вены. Много их было, сохраненных на бумаге случайных встреч. Эскизы – как пойманные моменты, цвет – это другое.

Цвет – это жизнь, именно поэтому в «Девушке» я использовала такой переход. От черно-белого к ярким краскам. Возможно, поэтому она получилась такой живой. Такой настоящей.

Первый штрих лег неровно, и я перевернула страницу.

Закусила губу, вспоминая. Вскоре карандаш порхал по бумаге, восстанавливая образ: зачесанные назад волосы, правильной формы череп, маска, плавный контур подбородка… я чувствовала себя так, словно у меня отняли нечто очень важное. Надбровные дуги, например. Или крылья носа, скулы, которых мне так не хватало. Художники – странные люди, и я в том числе. Я вспоминаю лица по слепку, который составляю в первый миг знакомства, но здесь не хватало слишком многих деталей. Даже взгляд, пристальный и пронзительный, от меня постоянно ускользал.

Видимыми остались только сутулые плечи и длинные пальцы на набалдашнике трости. Эти пальцы я запомнила так же ярко, как губы: сжатые в тонкую жесткую линию. Поймала себя на том, что краснею. То ли от того, что вопрос Лины до сих пор крутился в голове, то ли от того, какое странное чувство вызывал во мне один штрих на альбомном листе. Желание прикоснуться кончиками пальцев, повторить этот контур, стирая резкость. И немного приподнять уголки…

Улыбка? Поймала себя на мысли, что не представляю его улыбающимся.

– Знаешь, мисс Дженни, по-моему это была дурацкая идея, – я отложила альбом.

Щеки продолжали гореть, словно меня застали за чем-то непристойным. Впрочем, думать о совершенно незнакомом мужчине в таком ключе – действительно непристойно. Наверное, мне должно было стать стыдно, но стыдно не было. И это было еще более непристойно.

– Лина пригласила меня на помолвку, – сказала я, чтобы отвлечься. – Вот только платья у меня нет. Впрочем, на бал я все равно не смогла бы остаться.

Несмотря на то, что очень хотелось. После дебюта подруги разговоров было столько, что мысленно я сама кружилась среди порхающих разноцветных юбок и вееров. Разумеется, меня к этому не готовили, да и зачем. Леди Ребекка, была столь щедра, что оплачивала услуги мастера Викса (учителя живописи, которому я обязана всем, что умею), но по поводу танцев она сказала сразу:

– Не думаю, что тебе это пригодится, Шарлотта.

Отчасти она была права. Когда нет ложной надежды, обо всяких глупостях реже думается. Но я все равно думала. О том, как вхожу в зал под аркой, увитой цветами, и как меня встречают хозяева дома, как знакомят с остальными гостями. Как музыка льется над залом, и ослепительно сияют люстры. Кантрель и вальс, и следом еще один, и юбки летят по кругу, и мелькают строгие черные фраки, а ко мне подходит…

Кхм. Нет, раньше его в этих фантазиях не было.

Закусила палец, разглядывая лежащий рядом альбом, а потом решительно вырвала лист. Этому трюку меня тоже научил мастер Викс.

– Мы, художники, можем чуть больше, чем все остальные люди, – говорил он, – если хочешь сохранить что-то, нарисуй это. А если хочешь забыть – нарисуй и порви. На много-много мелких клочков, и развей по ветру. Тогда оно оставит тебя навсегда.

Вот только я почему-то медлила.

Желудок напомнил о себе урчанием: я забыла поужинать. Увы, пообедать тоже —после визита в музей сразу отправилась к Лине, а после модистки прибежала домой и взялась за набросок. Отложив его, снова открыла окно, где на вделанном в кирпичную кладку крюке в сумке из плащовки болталась бутылка с остатками утреннего молока и купленный вчера пирог с сыром. В общем-то, неплохой ужин, если так посудить.