Откровение - Юрий Никитин Страница 5

— Но, — простонал Томас, — где жесправедливость?

Он поперхнулся и умолк, лицо калики было таким, что вот-вотразверзнется потолок, и его поразит божий гнев за богохульство даже только вмыслях. Но калика перевел дыхание, вздохнул, могучая грудь опустилась. Все ещегневным голосом сказал сдержанно:

— Пора взрослеть, сэр Томас. И довольно искатьсправедливость на свете. Ее нет, понимаешь?

— Но как же...

— Она есть только в нас самих. И остается там, кудаприносим, — похоже, калика понял, что хватил через край, поправился: —Иногда остается. На некоторое время.

— А потом? — спросил Томас убито.

— А потом суп с котом. Грош цена той справедливости, закоторую не бьются ежечасно. А вообще-то, ты зря так рвешь жилы в крике, асердце в плаче. Нет-нет, потеря в самом деле велика, но убиваться не надо.Прими с христианским смирением...

Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Лицо побелело,кожа натянулась так, что желваки едва не прорывали кожу.

— Да пошел ты...

— Ага, — сказал калика со злымудовлетворением, — поскреби англа, отыщешь ли христианина?

— А что? — выкрикнул Томас. — При чем тутхристианин?

— А то. Чего на меч кидался?.. Ваша рабская вера учитсмирению. Гордость и честь для вашей веры — смертельный грех. Кто кинется намеч, того даже хоронят не на кладбище, где люди! А за оградкой, где собакзакапывают...

Томас пробурчал, отводя взор:

— Ну, уж и собак...

— Ничего, — сказал Олег насмешливо. — Недумаю, что всех можно превратить в рабов. Всегда найдутся люди, которыепредпочтут кровью смыть позор, бесчестье. Даже своей, если чужую пустить несумеют.

Томас поспешно оборвал разговор, смутно чувствуя какую-топравоту язычника, но не желая с нею соглашаться:

— Но ты-то презренный язычник? Как бы поступил ты?

Калика произнес задумчиво:

— Мы еще живы, а значит жива возможность вырвать Яру изрук адских сил. Но главное, ты не должен так уж молотиться головой о стены.Хоть камни здесь на совесть, но и голова у тебя... Особенно лоб...

Томас подпрыгнул. Глаза были дикие:

— Как? Она в аду!.. Ее уволок обугленный мерзавец вадское логово к чертям собачьим!

— Да, но она — красивая женщина.

— И что? Говори, и что с того?

— На красивую женщину и злой пес не гавкнет. Не зряговорят: не родись счастливой, а родись красивой. Счастье, как и богатство,может уйти, а за красоту всегда будут биться как рыцари, так и драконы,великаны, гномы — и эта мелкота туда же! — Змеи, Кощеи... А девка толькосиди у высокого окошка да поплевывай семечки на дерущихся. Кто бы ее низавоевал, все одно не обидит. Это богатство можно отобрать, а девку под задколеном, но с красивой так не выйдет! Любой мужчина скорее богатству даст подзад коленом.

Томас ощутил, как сведенная болью грудь чуть расправляется.Во тьме забрезжил сла-а-а-абенький лучик надежды:

— Ты хочешь сказать...

Калика удивился:

— Я уже сказал яснее ясного. Красивых женщин не трогаютдаже волки в лесу. Ты зря терзаешься, представляя, как ее там мучают. Головунаотрез, что и пальцем не тронут. Кто ворует жемчужину, чтобы стучать по неймолотком? Поверь, Яра в безопасности. Наоборот, к ней приставлены всякие, чтобыненароком пальчик не прищемила, красоту не попортила.

Томас на миг посветлел, но тут же брови сшиблись напереносице снова:

— Кто это всякие? Хвостатые?

— Хвостатые тоже люди, — возразил калика. —Ты с сарацинами якшался? Ну, представь, что эти хвостатые тоже сарацины. Другойверы, но тоже... гм... что-то умеют.

Томас тяжело вздохнул, но Олег видел, как сгорбленная спиначуть распрямилась, а плечи раздвинулись. Только голос все еще оставалсявстревоженным:

— Но как бы ее... ну, понимаешь, не вздумали... силой.

Олег ахнул:

— Томас, ты в своем уме? Ее ж не плотник похитил,который не чует разницы между кухаркой и женой хозяина? Ее уволок хоть имерзавец, но все же рыцарь! А то не для себя, а кого повыше.

— Повыше?

— Ну да. Ворон ворону глаз не выклюет, а кус мясаотберет. Мужчины друг другу уступают замки, земли, даже коней иногда, но неженщин. Женщин отбирают, выкрадывают, уводят. Так и твою Яру уже мог отнять утвоего мерзавца какой мерзавец повыше рангом. А раз выше, то еще больше знаетразницу между женщиной, которую берут силой, и женщиной, которую надеютсяуговорить... Так что Яра сейчас в безопасности. Ее накормили, напоили,переодели. Перед ней пляшут шуты, а адские барды поют адские песни.

Томас все яснел лицом, словно тучка сбежала с утреннегосолнышка:

— Спасибо, ты меня успокоил. Но я должен поспешитьвырвать ее из гнусных лап злодеев.

— Да, — согласился калика, — спешить надо. Ато с этими нарядами, песнями да плясками еще и голову задурят. Все-такиженщина! Тем более, красивая. Да и драгоценностей могут надарить полныесундуки, каких ни у одного короля не найдешь...

Рыцарь вскочил, поспешно напяливал сапоги. Брови сновасшиблись на переносице. Похоже, вспоминал, успел ли подарить своей невесте хотябы колечко.

Калика наблюдал с любопытством:

— И куда ж ты?

— Спасать! — огрызнулся Томас.

— А куда?

— Не знаю. Потом придумаю. Мне в седле моего боевогоконя только и думается. За столом дяди Эдвина я засыпаю, как жаба в болоте, акогда трясет, то в голове как бы взбалтывается... Такое всплывает!

Калика брезгливо поморщился:

— Представляю. Лады, собирайся. Поглядим, вдруг да мнепо дороге. Вот только пролив...

Томас отказался от королевских доспехов, из тонкого, какпергамент, листа, покрытого золотом, и теперь тяжело поворачивался в толстомжелезе, похожий на окованный металлом таран, которым пробивают ворота крепости.

Калика оглядел его с головы до ног оценивающе, зябкопередернул плечами, будто это железо предложили одеть ему:

— Люблю молодца и в половце. Да ты хоть дорогу в адзнаешь?

Томас остановился на миг, но тут же с помощью оруженосцаодел через плечо широкую перевязь с двуручным мечом.

— Откуда?

— Так как же попадешь туда?

Томас принял из рук верных рыцарей щит, одел на локоть:

— Ты подскажешь.

— Я? С какой стати?

— Ты, — ответил Томас со сдержаннойяростью, — где только не побывал, а в аду как раз полно твоих дружков. И вкотлах, и среди тех, которые под котлы дрова подкладывают да вилами несчастныхтыкают, как ты меня, когда будил ни свет, ни заря. Да и разве святой обетрыцарства...