Земля волшебника - Лев Гроссман Страница 5

— Это всегда так действует, правда?

— Да. Каждый раз.

Квентин обошел стороной Лабиринт, переделанный уже раз десять после его прошлого посещения. В Брекбиллсе стоял август, и студентов не было видно, хотя абитуриенты, возможно, еще сдавали вступительные экзамены. Послеобеденное солнце лежало на истертых коврах в общих комнатах; дом отдыхал, приходя в себя после тяжких испытаний учебного года.

Квентин не знал, чего ждать от Фогга — в последний раз они расстались не так чтобы очень тепло, — но намеревался настоять на своем. Декан, столь же ухоженный и с той же козлиной бородкой, сидел у себя в кабинете, проверяя работы вновь поступающих.

— Так-так! — При виде Квентина он притворился, что удивлен. — Входи. Не ожидал увидеть тебя так скоро.

Квентин осторожно опустился на стул.

— Я и сам не ожидал, но бывать здесь всегда приятно.

— А мне приятно слышать нечто подобное. В прошлый раз ты, насколько помню, привел с собой деревенскую ведьму — удалось ей тогда попасть в нужное место?

Ей удалось, хотя и с большим трудом. Квентин, не желая об этом распространяться, спросил, как в этом сезоне сыграли в вельтерс. Фогг ему подробно рассказал и про игру, и про серебряную птичку, обитавшую раньше в его кабинете: некий докторант снова облек ее в плоть и перья.

Потом взял сигару и Квентину предложил. Они закурили.

Пока что все шло лучше, чем предполагал Квентин. Он, видимо, заблуждался, считая Фогга мелочным злобным тираном. Старик, возможно, изменился с годами, а возможно, и прежде был не так плох. Возможно, Квентин чересчур придирчиво к нему относился. На вопрос, чем декан может ему помочь, изгнанник ответил честно — и получил помощь. В колледже как раз открылась вакансия: новичка-адъюнкта пришлось уволить за то, что почти весь свой труд о Фрэнсисе Бэконе он списал у профессора. Квентин мог взять его часы себе — этим он, собственно, оказал бы декану услугу. Если тут и таилось злорадство, если Фогг и радовался тому, что прежний заносчивый юнец, искатель приключений, бунтарь смиренно приполз к нему за подачкой, виду он не показывал.

— Не удивляйся так, Квентин. Ты всегда был одним из лучших — все это понимали, кроме тебя. И ты тоже бы понял, если бы не убеждал себя так усиленно, что тебе здесь не место.

После всех этих лет Брекбиллс вновь отворил двери Квентину, принял его к себе, дал приют в своем потаенном мире. Фогг вручил ему ключ от комнаты, такой маленькой и высокой, что она смахивала на вентиляционную шахту. Там были окно, ванная, стол, половинка двуспальной кровати. Памятный запах простыней отправил Квентина в колодец памяти, в те годы, когда он мечтал о будущем, совсем не похожем на это.

Это было не совсем ностальгией: Квентин тосковал не по Брекбиллсу, а по Филлори. Закрыв за собой дверь комнаты, принадлежавшей уже не королю, а учителю-ассистенту, он наконец отдался полностью этой тоске. Почувствовал в полную меру, что потерял. Он лежал навзничь, смотрел в далекий потолок и думал о том, что происходит там без него: о путешествиях, приключениях, пирах, разнообразнейших чудесах. Думал об океанах, реках, деревьях и лугах Филлори. Казалось, одно его страстное желание вернуться туда способно поднять его с жесткой кровати и перенести из этого мира в тот, но ничего такого с ним не случилось.

Он получил расписание, место в столовой и власть над студентами — а также то, что должен был получить давным-давно и совсем забыл, что так и не получил: специальность.

Каждый маг имеет природную склонность к определенной отрасли магии — остается только определить, к какой именно. Специальность, пустячная или полезная, есть у всех — это нечто вроде магических отпечатков пальцев, — но предрасположенность Квентина в свое время так и не удалось выявить. Он вспомнил об этом, лишь когда ему предложили назвать ее при вступлении в штат.

Его, как и дюжину лет назад, отправили к профессору Сандерленд, в которую он студентом был безнадежно влюблен. В ту же солнечную лабораторию. Даже не верилось, что она работала здесь все то время, пока его носило по всевозможным вселенным, и что теперь они, можно сказать, на равных. Она, если это возможно, стала еще красивее, чем в свои двадцать пять.

Зрелая мягкость черт придала ей индивидуальности, но то, что Квентин тогда считал неземной безмятежностью, теперь выглядело как недостаток эмоций: раньше он не замечал, какая она закрытая.

В те годы он так сильно чувствовал ее превосходство, что не был уверен, помнит ли она его — но она помнила.

— Конечно. Вы были не настолько невидимы, как думали сами.

А он так думал? Да, вероятно.

— Значит, и моя тайная влюбленность в вас тоже была не настолько тайной?

— Скрывать влюбленности — определенно не ваша специальность, — добродушно улыбнулась она. — Закатайте рукава выше локтя и протяните руки ладонями вниз.

Он протянул. Она втерла в них какой-то порошок, и на коже замерцали холодные искорки — будто смотришь сверху в ночное время на малонаселенную местность. Квентин чувствовал их покалывание, но это, возможно, ему только мерещилось.

— М-мм. — Санлерленд — или Перл, ведь теперь они могли называть друг друга по имени — похлопала его по рукам, как в детской игре, и искры пропали. Потом отрезала у него прядь волос и сожгла над жаровней. Они пахли, как паленые волосы. — И тут ничего.

Теперь ей стало не до любезностей — задача поглотила ее целиком. Приказав Квентину ходить задом наперед по всей комнате, она принялась рассматривать его в дымчатые линзы, как не желающую складываться цветочную композицию.

— Почему это так трудно для вас? — спросил Квентин, стараясь ни на что не наткнуться.

— Не смотрите через плечо.

— Почему вы никак не можете определить мою специальность?

— Причин может быть несколько. — Она заправила за уши свои прямые светлые волосы и поменяла линзу. — Возможно, она просто скрыта. Некоторые дисциплины не желают открываться по природе своей. Возможно также, что специальность узкая, практически бесполезная, и ее трудно рассмотреть за фоновым шумом.

— А если это что-то редкое? — Квентин наткнулся на табурет. — Такое, что никому еще не встречалось?

— Все может быть.

Квентин всегда завидовал Пенни, чьим редким — уникальным, возможно — даром были путешествия между разными измерениями, но гон Перл давал понять, что дело в чем-то другом.

— А помните, как у меня искры из пальцев сыпались?

— Конечно. Как же я сразу не вспомнила! Станьте смирно. — Она извлекла из ящика тяжелую, окованную медью линейку с незнакомыми Квентину символами. — Закройте глаза.

Он закрыл, и пальцы правой руки тут же прошило болью. Квентин зажал их между коленями и даже «ой» сразу выговорить не смог. Он думал, что лишился их навсегда, но они, хотя и сильно покрасневшие, были на месте. Сандерленд нанесла удар острым ребром линейки.