Дар Прозерпины - Андрей Дыфо Страница 5

– И правда… А можно я тележку здесь оставлю?

– Не можно, а нужно. Есть еще вопросы?

– Нет.

– Ну, тогда я вас не задерживаю.

Фрумкин по стенке, как-то вполоборота протиснулся мимо Иванова и вышел за дверь. Уф-ф-ф!

В проходной дядя Ваня уже в спину удаляющемуся Фрумкину успел крикнуть:

– Ну как?

Ответа он, конечно, не дождался.

* * *

За день до того, как Виктор Подольский встретил Льва Фрумкина, точнее, вечером предыдущего дня, архивариус городского краеведческого музея Алексей Старогородько нашел в архиве прелюбопытнейший документ. Рабочий день давно закончился, сгустились сумерки, и за окном исчез солнечный свет. Улица, куда выходили окна музея, погрузилась во тьму. Но архивариус продолжал свою работу, слишком интересным оказалось то, что Алексею удалось обнаружить среди прочего рукописного «хлама», который он разбирал уже почти месяц.

Дело в том, что недавно в рукописный отдел музея поступили документы одного из давно закрытых монастырей. Перед тем как он был разграблен и сожжен, монахи успели укрыть часть своего архива в доме местного купца. Во время плановой перестройки города здание подверглось сносу, и все, что нашли там более или менее ценного, свезли в музей: а куда еще, не выбрасывать же памятники старины? Вот и сидел архивариус Алексей, изучая или, лучше сказать, раскладывая по папкам более или менее однородные письмена.

Однако сегодня он наткнулся на документ, сразу заинтересовавший его: изложенный не как прочие, витиеватым и малопонятным языком, а более или менее «читаемым», вероятно, написанный немногим более века назад. В нем было предостаточно старинных, давно отмененных букв, вроде «источкой» и «ятей», написанных каллиграфическим размашистым почерком.

Это были рассуждения некоего старца об истории города от основания до той эпохи, в которой творил автор рукописи, о знаменитых и выдающихся уроженцах, о преданиях и легендах. Среди прочего старец решил доверить бумаге несколько городских предсказаний, примет, знаков и событий, сильно напоминающих пророчества, о том, что может произойти, а может и не случиться.

Перед тем как погасить лампочку, Алексей прочитал жутковатую легенду, как однажды, в какой-то век, в какой-то день откроются «врата» и придет в город то, чего меньше всего ждут. Настанут для города «тяжелые времена». Далее, как и все прочие басни в подобном духе, описывалось, что тьма накроет город, он впадет в ослепление и безумие, люди поддадутся искушениям, наступит ад на земле и все смоет потоп. Но это не конец света, а «беспощадная кровавая жатва», хотя и обратимая. Люди на время сойдут с ума, «праведники станут грешниками, а грешники…». (Алексей уже готов был прочитать «станут праведниками», но, к удивлению своему, обнаружил совсем другое. Первоначально написанное слово было перечеркнуто так жирно, что разобрать ничего было нельзя.) Он сумел лишь прочитать то, что старец вывел начисто: «…мера их падения не будет знать глубины». Легенда заканчивалась тем, что будет некий глашатай или Предвестник, который «принесет весть», с чего и начнутся все испытания, ниспосланные городу… О характере этой вести деликатно умалчивалось: Алексей понимал, что во всех предсказаниях существует значительная доля погрешности, и чем больше автор использовал афористичный запутанный язык и неясные намеки, тем вероятнее становились его «предсказания».

Алексей Старогородько мало понял в прочитанной легенде и принялся листать документ дальше. Когда он добрался до конца, была почти полночь. Архивариус спешно собрался, успев немного погоревать над не съеденными вовремя бутербродами, заботливо приготовленными дома с утра, и вышел на лестницу. Темень была страшенная, ни одна лампочка не горела, и без того тонкий месяц плотно заволокли густые тучи, и пробираться пришлось почти на ощупь. Держась за стену, Алексей ногой нащупал первую ступеньку и стал довольно уверенно спускаться по лестнице, так как количество ступенек за долгое время служения музейному делу он знал наизусть. Переступив с последней ступеньки на лестничный пролет, он наступил на что-то мягкое, раздался истошный кошачий визг. Тут же ногу в районе лодыжки, аккурат, где заканчивался ботинок, пронзила жуткая боль. Алексей рефлекторно дернул ногой, и кошка – а кто бы это мог быть еще? – отлетела и шмякнулась о стену. Раздалось злобное шипение и затем легкий шорох лап удаляющегося восвояси животного.

«Футы-нуты, – пробормотал архивариус, – до крови, наверное, ногу укусила, злобная тварь».

Алексей, сжимая в одной руке портфель, другой придерживаясь стены, быстро-быстро спустился на первый этаж, вышел на улицу и плотно закрыл за собой дверь, чтобы щелкнул автоматический замок. Злость, испуг и досада не покидали его. «Надо ж так! И света нет, и живность всякая шляется. Куда смотрят дворники! А нога-то как болит! У-у-у, тварь!» Положив ключи в карман, архивариус зашагал к дому. Не прошел он и десяти шагов, как рассмотрел сидящего на тротуаре кота. Тот тоже на него уставился яркими зелеными глазами. «Ах ты, дрянь такая!» Алексей с размаху дал коту пинка. Кот, хотя и подобрался, как пружина, отскочить не успел и получил от архивариуса сполна. Звонко мяукнув, он улетел в кусты. Оттуда животина зашипела, но в драку не полезла, прекрасно понимая, на чьей стороне сила. Подумав, кот решил убраться подобру-поздорову и, прихрамывая, поплелся к свалке за гаражами. Архивариус без происшествий добрался до дома, залил рану зеленкой, вскипятил воду, попил чайку, потом улегся на пружинную кровать и отошел ко сну.

* * *

К тому времени, когда Виктор Подольский выбежал из кафе и окликнул Льва Фрумкина, с последнего уже сошло семь потов. Только через пять минут после встречи с Иваном Ивановичем Ивановым почтальон догадался внимательно осмотреть письмо, после чего изумился несказанно, если не сказать – отчаялся. Конверт был чист. Ни отметок об отправителе, ни, что самое важное, об адресате. Возникал резонный вопрос куда его нести? Фрумкин было повернул назад, уточнить адрес, но что-то его удерживало от этого шага. Виной всему был то ли необъяснимый страх перед незнакомцем, то ли еще что-то, чего Фрумкин уяснить никак не мог. «Ладно, – решил почтальон, – Иванов мне четко сказал „отнеси его на другой конец города“. Я отнесу и, если не найду адресата, вернусь обратно и передам ему письмо».

Решив так поступить, Фрумкин тут же смекнул, что не обязательно тащиться на другой конец города, а потом говорить, что никого не нашел. Можно посидеть в сквере на лавочке, съесть мороженое… хотя какое сейчас мороженое – холодрыга, май, ветер. В общем, никуда не идти и вернуться обратно. Хотя внутренний голос подсказал, что Иванов может за ним проследить. То-то и оно! Фрумкин припустил с еще большей скоростью, почти не здороваясь и не обращая внимания на редких прохожих, вышедших на работу и приветствовавших его.

Подняв воротник старого служебного пальто, надвинув кепку почти на глаза, Фрумкин быстро зашагал по тротуару. Ровно до тех пор, пока, выбежав из кафе, его не окликнул Подольский. «Что ему-то еще понадобилось?» – успел подумать Фрумкин, прежде чем Виктор подскочил к нему и сунул почти под нос руку для приветствия. Почтальон быстрым движением пожал ее и собирался продолжить путь, но Виктор пошел рядом, будто так и надо, и даже вступил в разговор: