Долина Дестино - Альберт Фейгельсон Страница 5

Но эту ночь я не забуду никогда. Да в принципе именно тогда и родилась идея самой великой долины. Не могу гарантировать и тем более констатировать, что это именно было в ту ночь. Сегодня это уже неважно, хотя последовательность нужна для чёткого понятия плана. Но всё по порядку.

Таким возбуждённым я его не видел никогда ещё. Он стоял посреди моей комнаты, напротив свечи и размахивал руками, от чего казался ещё выше. Каждый раз, когда руки спускались вниз, передо мной проплывал какой-то белый свёрток в его руках, и уходил быстро наверх, пропадая в темноте. Но мало того, что я ещё толком не проснулся, и горевшая одна свеча давала не просто мало света, а светила просто для себя самой, я не мог понять, что мой учитель делает у меня комнате в такое время. Когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел в его руках свитки с печатью. Это означало что, это было с библиотеки, где уже готовые работы сдавались на хранение. Через какое то время Анил зажёг факел, стоявший на полу в специальной подставке. Теперь я увидел его глаза, в них был испуг и восторг, тоска и ликование, перемешанное всё сразу, создавало впечатление, что сейчас всё вокруг взорвётся. «Но, что уже такого он там накапал среди полок?» – про себя подумал я и, понимая безвыходность и испорченный мой сон, стал освобождаться от одеяла. Я знал, что можно было осторожно вытащить печать из связывающей верёвки и прочитать всё, что тебе надо. Я сам этим пользовался пару раз, для Анила, когда он меня просил. Но вот, чтобы выносить из библиотеки свитки, мне точно было известно – запрещено.

– Анил, вы сошли с ума. Поднявшись с кровати, выговорил я, пытаясь проснуться до конца. – Если про это узнают выше… Я взял стакан воды с тумбочки, так как чувствовал не только сухость во рту, но и какой-то ком застрявший в горле. В надежде, что смогу скинуть глубже его для того, чтобы просто говорить. Закончив пить, и вернув стакан на место, продолжил. – То, что вы ходите в библиотеку и на это закрывают глаза, не значит, что можно воровать.

– Да угомонись ты, лучше послушай. Говорить и делать выводы у тебя будет ещё время. Успокоившись, вернувшись в своё, обычное состояние, он стал похожий на дикого зверя, плотно поевшего и ничем на ближайшее время не интересующимся. Это было ложное мнение, по отношению к нему. Его любовь к новостям и совершенству, не позволяла ему отдыхать даже во сне. Но сейчас это выглядело так. – Слушай и молчи, а потом будешь делать, что хочешь. Даже если ты решишь меня бросить или сдать наверх, я не обижусь. Это прозвучало настолько убедительно, мне только оставалось сесть и слушать. Вообще Анил обладал непонятным даром убеждения. Когда я один раз его спросил, как он это делает, получил простой ответ с невозможным применением – «Просто играю на эгоизме всех нас. Я не говорю человеку, что с этого будет мне, нам или всем остальным. Я чётко показываю его личную выгоду. От этого не отказывался ещё не один».

Читал он, медленно стараясь придать силу не только каждому слову и букве, но и пробелам с запятыми: «Они живут в вечной суете, считая её главным залогом успеха. Одни ради того, чтобы дать поесть своим детям, у них это называется – «добыть на пропитание», другие же, сжигая набранное, при помощи первых тонут в роскоши и разврате. Одни и другие мечтают об одном и том же. Только не все могут себе это позволить. Обоих жалко и кого больше не понятно. Цель, к которой они стремятся, для них не досягаема, потому что они изначально не могут её определить. Все они пленники своих низких желаний. Но страшно не это, а то, что они ничего не делают, чтобы это поменять. В лучшем случае одни начиная больше добывать, пополняют армию вторых, оставляя места другим. Всё это круговорот, почему то названный ими – «Борьба за жизнь». Так она у них проходит в вечном поиске мнимого продвижения вперёд. Страх, что завтра не будет пищи, пугает всех одинаково и больше всего. Не давая места, подумать, где ты будешь сам. Прячась за мнимой ширмой не хватки времени. При любом предложении расширить его поле, был отказ. Так как нужно было за это отвечать. А зачем? Они придаются печали лишь для того, чтобы себя оправдать в глазах других, боясь посмотреть в свои.

Ни кому в голову даже не пришло, что ни чего не надо копить или сохранять в принципе. Если ты так же будешь хорош завтра, как сегодня то и нечего бояться. Не нужно больше, чем ты можешь потребить или потратить сегодня, оно и есть главное место сражения за потребности жить. Удовольствие у них в падении, перенасыщаясь счастьем других. Единственная форма любви – это разврат, и не важно, это душа или тело. Для них это, к сожалению, одно и то же. Они мне кажется, вообще не в силах этого понять, не говоря о том, чтобы вообще перестроить свои мысли и мечты. Пока мы всё, что делали и делаем – это расширяем им пространство для их же пустоты. Им по большому счёту всё равно, кто рядом и где они сами. Главное, чтобы это хоть как-то соответствовало их несовершенному миру. Они с такой тщательностью его улучшают по их мнению. Не могу сказать, что все такие. Но те, кто другой, просто не уживается и уходит от них. Я думаю, что идеальны только мы пока, но это решили мы сами и судить нас не кому. Основная наша ошибка. Здесь он первый раз взял паузу. Или на самом деле выдохся и хотел взять глоток воздуха, или подчеркнуть важность последних слов. – Мы пытаемся создать себе подобных. Но главное наше достижение будет, если мы найдём в себе силы признаться, что даже нам это невозможно сделать». Анил сел и небрежно бросил пергамент на стол.

Среди нас слово «невозможно» было исключено вообще. Его не было в учебниках и в наших отчётах. Что было невозможно для тех, кому подвластно всё. Так нам внушали с первого дня, как мы попадали в школу магов. И вдруг мои мозги посреди ночи разорвало одно слово, короткое и больное, поменяв во мне всё, что до этого знал и в чём был уверен до конца. В этом месте не было сомнения никогда. Я лично верил этому, как младенец верит, что вкуснее грудного молока ничего нет и быть не может.

– Это черновик Анил, правда, описка нового студента. Каждое моё слово прыгало, будто его скинули с высокой горы и оно, ударяясь о камни, пытается добраться вниз.

– Берт, это с той части библиотеки, что ключи есть только у троих из нас на вершине. Я молчал, думать не мог, просто пытался получить хоть какое-то объяснение от своего старшего друга. – Берт, дорогой! – протягивая свои длинные руки с пальцами вперёд, после паузы заговорил Анил. Её он выдержал специально, чтобы дать мне подумать. Это был его обычный шаг в любой беседе. – «Молчать тоже надо уметь» пролетела в голове, одна из любимых фраз учителя подтверждая обстановку. Доказывая не раз на практике, что это правильно.

Тонкая струя света, прошлась по его капюшону, небрежно застрявшем в копне волос Анила. Я только сейчас заметил, что он его даже не снял, хотя внутри дома было не принято быть с покрытой головой. Он мне показался, каким-то светлым и в то же самое время очень далёким для меня человеком. Я только сейчас понял, какая пропасть между нами. Кто этот человек на самом деле. На сколько он другой, чем мы все здесь на вершине магов. Он не просто другой, он выше. Его улыбка – это была насмешка над нами всеми, но он это умело скрывал. Слишком он был воспитан, чтобы это показывать. Он подошёл ко мне вплотную, словно зверь на охоте, пытающийся рассмотреть свою добычу с близи, а потом решить стоит ли вообще на неё тратить силы. Его глаза сверлили меня, словно пытаясь поглотить. Ровно сомкнутые губы, очертили, словно полосу между глазами и телом. Тишина завладела нашей комнатой, мы оба чего-то ждали. Я прекрасно понимал, что мне предлагает союз. Только в чём и для чего. Он сел около меня, одним мягким и тихим движением оказавшись рядом. Две мои руки, обычно я искал, куда их положить, оказались зажаты между его ладонями. Он давил на меня молчанием.